— Не путайся под ногами.
И переходит на другое место, становится возле сына, теперь можно и покрупнее камень поднять.
— Оставь, отец.
Ерем сумрачным взглядом провожает камень, словно это сам он свел счеты с этим тяжелым камнем. Долго смотрит, потом обращается к Баграту:
— Эта машина сразу много камня вывозит... Машина камня сколько стоит?
— Вперед давай! — приказывает Баграт шоферу. — Пока его носом не ткнешь, сам не сообразит.
Парнишка-призывник дурачится, делает вид, что бежит изо всех сил, садится за руль.
— Как тебя звать? — вопрошает Баграт.
— Размик. Твой покорнейший слуга.
— С тебя взятки гладки, ты еще мальчишка, а вот бригадиру твоему чтоб пусто было! В месяц сколько зарабатываешь?
— Порядочно.
— Нет-нет, ты скажи, сколько. Не успел подрасти, а поди больше меня зашибаешь. Сколько?
— Полторы, две сотни.
— Полтораста, двести?.. Ну и ну!
— Если ты на войне был, ну-ка скажи, сколько армян в этой войне убито?
— Это ты у своего бригадира спроси, — Баграт думал, как бы похлеще ответить Ерему на вопрос, сколько стоит грузовик камня. А Сантро только сейчас заметил, что бригадира-то нет.
(Марухян, чтоб избавиться от Баграта, иногда уходил к другим бригадирам потолковать и показывался только к обеду.)
— Значит, не знаешь? — И Сантро теперь уже направил свой вопрос Артушу.
«...И что ты ко мне привязался, Герас?.. — Артуш думал о своем. — Что вы все от меня хотите?.. Хотите, чтоб из поселка уехал? Пожалуйста. Могу уехать на все четыре стороны. Куда б ни поехал, везде камень найдется, чтоб под голову подложить. Да я и без вашего суда все равно бы уехал...»
— В этой войне, братец, награждено семьдесят тысяч армян. А когда война началась, в Армении полтора миллиона народу было...
«Полтораста, двести... Больше меня, молокосос, получает», — Баграт смерил взглядом призывника.
— Нос подотри.
Шофер стоял на подножке кабины грузовика и напевал любовную песенку полушутя, полусерьезно, а при последних словах Баграта запел громче.
— Чтоб пусто было тому, кто тебе машину доверил! Вон к той груде машину подгони, — приказывает Баграт.
— Ну так вот, Каро, спустился, значит, наш Манес в ущелье. Я ведь уже говорила, что они возле ручья монастырь нарисовали, а теперь, значит, надо было в ущелье спускаться камень рубить. С зари дотемна трудился Манес и устали не знал. А почему, спроси? Образ монастыря того Манесу нашему силы придавал. Чтоб умереть мне за тот монастырь! Спустился, значит, Манес в ущелье камень рубить...
«Если б исток нашего ручья не засыпали, сходил бы туда в воскресенье и досыта из него воды напился, — подумал Каро. — Даже заходить бы в село не стал, а только к ручью...» Когда вернулся он, отслужив в армии, оказалось, что воду ручья провели по трубе в село, и у Каро защемило сердце оттого, что исток засыпали. Сейчас он вспоминал круглый лобастый камень возле ручья и пузырьки на воде — фиолетовые, синие, радужные, блестевшие, подобно крохотным звездочкам... Еще учась в десятом классе, возле ручья несколько раз проводил он собрания. Садился на круглый камень, открывал записную книжку и пункт за пунктом перечислял ребятам колхозные недостатки, о которых собирался выступить на собрании взрослых. И требовал от ребят, чтобы они его поддержали. Говорил он страстно, вдохновенно, словно на настоящем собрании. Потом кто-нибудь из ребят не выдерживал, фыркал, и все самое серьезное для Каро оборачивалось смехом. «Вы людьми не станете, через год аттестат зрелости получите, а беззаботны, как дети. Вы ни о своем селе не думаете, ни о своем народе. Вы людьми не станете». И, уязвленный, но с чувством собственной правоты, шел в село.
«Какое это было мальчишество, — Каро криво усмехнулся, — и все-таки...» И все-таки ведь прав он был тогда и в поведении его не было стремления выдвинуться... Просто не мог он смириться с тем, что все в их селе не так. Да, он был прав. А результат?.. Результат?..
«Бовтун пусть хоть не зерном, а песком засевают! Не вмешаюсь...»
— На славу потрудился Манес из рода моего свекра, рубил он камень с душой и с умением. Для Манеса нашего камень рубить — что хлеб ножом резать...
— Едут! — вдруг заорал Варос, и все стали смотреть в сторону Мать-горы.