«Сегодня весь день я себя обманываю, — подумал Арма, — ухожу в воспоминания, чтобы только ачманукца Сантро не слышать, убеждаю себя, что делаю важное дело, целину подымаю, что Акинт — это и есть новый Ачманук... А когда слышу ачманукца, кажется, что не то я делаю, не так. Да и что я делаю-то? Вместе с Еремом вырываю у камня свой кусок хлеба...»
«Нет, Арма, — возразил отец, — ты неправ. Большое, очень большое дело ты делаешь. Ты делаешь все, что в твоих силах: целину поднимаешь, сад растишь. Пока столько. А ачманукец пусть говорит — у кого душа изболелась, те порой многословными становятся».
— Говорю, — Занан осторожно коснулась ладонью плеча Сантро, — нарубил Манес из рода свекра моего в ущелье камня, и пошел тот камень на монастырские стены. И однажды увидал Манес, что семь камней осталось вырубить, чтоб монастырь готов был. Не глазами увидал, а мыслью. Как же ему глазами-то было видеть? Он внизу, в ущелье, а мастер и монастырь наверху, на горе. Да, сказать запамятовала, был у Манеса с мастером уговор: пока не построят монастырь, ни мастер в ущелье не спустится, ни Манес на гору не подымется. И уговора того они держались. Но Манес мыслью видел: чтоб достроить монастырь, еще семь камней нужно. Это я про Манеса, что из дома свекра моего...
— А где дом свекра твоего, матушка?
Старуха благодарно глядит на Сантро, растерянно отряхивает подол, потом руку к небу протягивает.
— Вон там... в облаках...
— Я понял тебя, матушка, понял, в облаках столько очагов, родов... Эх... Как звать тебя, добрый человек? — Сантро обернулся к Ерему. — Меня зовут Сантро, Сантрос, — Сантро уперся культей в камень. — Как тебе легче, так и называй. А тебя как?
— Еранос, — буркнул Ерем. «Он, видать, болтливей Баграта».
— Еранос, а ты, братец, был на войне?
— Не. — «Свиней держать выгодней, чем открывать каменоломню. Только вот с кормом трудно. Да, корм... Это тоже расходы. Нет, уж лучше каменоломня. — Ерем перевел взгляд на серые скалы над ущельем с яркими расщелинами — красными, розовыми. Хорош материал для строителей. К ноябрю-декабрю с камнями на Бовтуне разделаемся... А весной отчего бы Варосу не открыть свою каменоломню?.. Сейчас всюду строят, в камне везде нужда. За камень с радостью пятнадцать копеек дадут, а то и двадцать. Ежели в день пятьдесят камней...» — Ерем вздохнул. — Да эту машину и за пять часов не загрузить... Машина камня сколько стоит, Баграт?
— Сказал, спрашивай своего бригадира. Он хозяин камней.
— Мы все хозяева, — вдруг неожиданно для себя самого вскипел Арма, — это все, что у нас есть, — и почувствовал, что Баграту он все-таки не ответил.
Баграт опешил, с интересом взглянул на Арма, мол, продолжай-продолжай, я тебя так оборву... Арма он считал стоящим работником, только удивлялся: что это Арма свою силу не ценит? Работает рядом с этим шалопаем Артушем, с Еремом, Нерсесом, со старухой Занан и не жалуется, не возмущается, выходит вроде бы, что они с ним наравне трудятся. Но бывают минуты, когда Баграту кажется, что прав Арма, а не он... Да пусть прокляты будут все его бывшие и теперешние бригадиры! С Еремом ему, что ли, соревноваться, с Еремом работать? Да тот слабак, щебенку собирает! А он, Баграт, мужчина, любой камень, что под рукой окажется, в машину закинуть может, и домой он возвращается с гордо поднятой головой... Ну на что это похоже? Он все скандалит, скандалит, а того, что он работает больше других, вроде бы и не видать. Порой ему хочется, чтоб Арма с ним заспорил. Он охотно даст себя победить в этом споре.
— Мы хозяева всего тут, даже змей и скорпионов, — Арма не адресовал своих слов Баграту. — Это все, что у нас есть. — Вдруг заметил в руках Назик крупный камень и выхватил его у нее из рук. — Ты помельче собирай.
Ерему это пришлось не по нраву.
«Этот непутевый девчонку с толку может сбить», — подумал он, глядя на Арма исподлобья.
Назик стояла с опущенной головой и отряхивала грязными рабочими рукавицами пыль на груди.