А сам пастух Мело, который хорошо играл на свирели, умер прошлой осенью. Пас он сельское стадо, и пес был при нем. Решено уже было переселяться, а он продолжал мирно делать свое дело. Хозяев овец становилось меньше, и стадо соответственно уменьшалось, но Мело с прежним спокойствием гнал овец на луга, и с утра до вечера пела его свирель: утром раздавался ее голос со склона напротив, вечером — с низенькой земляной крыши Мело. Старуха его давно отдала богу душу, сыновья жили в городе. Звали его к себе. «Приезжай, — говорили. А то люди скажут, мы тебя бросили». — «Сами вы брошенные, — по-доброму улыбался Мело. — Пока есть горы и стадо, я не брошенный. А не будет их, помру. Вы обо мне не печальтесь».
После смерти Мело старый пастух соседнего села забрал к себе его старого пса. Забрал он его поздней осенью, а ранней весной пес опять показался в ущелье. И сидит теперь на замшелой крыше и, прикрыв глаза, слушает свирель. Занан за ним присматривает. Шеро ни из чьих рук куска не возьмет, только из рук Занан.
Старуха Занан одинока.
Был у нее в селе дальний родственник, да прошлой осенью перебрался в Акинт, пастухом в совхозе работает. А на сельском кладбище погребен род ее свекра — род Варпетанца Артена.
В первую мировую войну старший сын Варпетанца Артена Абет взял ружье и вышел из ущелья. Дошел до Сардарапата, по мосту села Маркара перешел Аракс, разыскал полководца Андраника и заявил ему о своем желании сражаться.
«Хочешь спасти Армению?» — спросил полководец.
«Хочу сражаться».
Полководец острым взглядом смотрел на Абета, а тот ответил, глазом не моргнув.
И был Абет солдатом Андраника, когда ворвались турки в его горное село...
— ...Соседа моего хлебом не корми, Арма, только дай подраться.
— С кем? С османцами?
— С османцами? — Ерем опешил и вдруг смекнул: «Опять издевается... Я б его отбрил, да в совхозе мало ли кто клыки показать захочет, а он Варосу опорой будет», — и решил сделать вид, что не понял. — При чем тут османцы? Со мной сукин сын дрался! — У Ерема язык не повернулся произнести имя соседа Сарибека. — Со мной дрался!.. Поверь, Арма, уж такой был стервец...
— Сказал бы ты, дядя Ерем, что-нибудь такое, во что трудно поверить. — «Вы как два враждующих государства...»
...Был Абет солдатом Андраника, когда ворвались турки в его горное село.
Ворвались они без единого выстрела — сопротивления не было.
Говорят, турецкому начальнику указали — мол, в том гладкотесаном доме, что наверху ущелья, сын воюет, солдат Андраника. И турок предал мечу весь род Артена, всех — от мала до велика, — а потом поджег дом.
После, когда мужчины вернулись из ущелий и пещер, собрали они останки рода Варпетанца Артена и похоронили честь по чести.
Абет вернулся в село в дни революции, поздней осенью, с женой — армянкой из американского приюта. Это была Занан.
Пришел Абет и окаменел у разрушенного порога.
Явился дальний родственник выразить соболезнование. Абет прорычал: «Уходи!» Явились односельчане, не принял их: «Уходите!» Всем отрезал Абет: «Уходите! Уходите!..» А Занан пряталась за его спиной.
Не принял Абет ничьего приглашения, ни под чьей крышей не укрылся, мрачно, молча начал восстанавливать дедовский очаг. И едва оштукатурил он стены, кровлю возвел, навесил дверь, как однажды утром услыхали крестьяне выстрелы возле дома Абета...
— Мы с этим негодным Сарибеком лет пятьдесят — шестьдесят соседями были, — выдохнул Ерем имя соседа. — Знаю его как свои пять пальцев: злющий он, Арма, завистливый, подлый... Перед самой коллективизацией…
...Услыхали ружейные выстрелы и ржание коней... А когда все стихло, собрался народ и увидел: один убитый лежит во дворе Абета, один раненый, и сам он, Абет, ранен и связан. Лежит он на боку, и взгляд у него затуманенный. Из груди сочится кровь, на лбу отпечатались следы кнута. Бандиты молча привязывали убитого к седлу. Один схватил лошадь под уздцы, морда у нее была вся в пене. И в запекшейся тишине утра голосила Занан. Она была заперта в доме. Абет, выходя, запер ее на замок, чтоб не случилось с ней чего дурного, и Занан царапалась изнутри, рыдала и звала сквозь рыдания: «Абет!.. Абет!.. Абет!..»
Потом, когда крестьяне отперли дверь и вошли, увидали они, что у Занан, невестки из чужих краев, выкидыш...
— У-у-у-у-у...
Рухнула стена дома, пыль увернулась от мутной волны и медленно осела на рухнувшую стену.
— Дом Ако, — произнес Ерем. — Тоже хорош гусь. С негодяем Сарибеком, бывало, водой не разольешь. Потом очухался, да поздно. Однажды...
— У-у-у-у-у...
Пес повернул голову к рухнувшему дому, завыл, потом тряхнул головой и, потеряв равновесие, покачнулся.