А вот этой весной не проросла она, не успела прорасти — люди начали с того, что стали жечь на логу колючку...
Канал тянулся издалека, огибал Мать-гору, караван гор помельче и белой дугой соединял их с Бовтуном. Пока еще канал — потрескавшееся от зноя русло. Но придет осень, а с ней и вода.
Осенью пустынное плато станет землей.
Осенью потечет по каналу вода.
А Бовтун должен превратиться в самый обширный сад совхоза Акинт.
— Втемяшилось! — никак не могла успокоиться женщина и, уперев кулаки в бока, преградила дорогу хозяйке ведер. — Втемяшилось!..
— Уж ругались бы по-людски, а то говор друг друга передразнивают! — встревает Баграт, переехавший в Акинт из затопленного села. Говорит он громко, не глядя на женщин, взгляд его устремлен в сторону конторы. Баграт единственный из переселенцев полностью уже разделался со своим участком: камни молотом разбиты, земля от них очищена, за домом выросли постройки — хлев, сарай. Дом и участок свой окружил он высокой оградой, сделал калитку. Успел уже посадить несколько абрикосовых саженцев — это были первые деревца нового поселка. Воды еще нет, а вот посадил — ведрами воду носит, поливает. Вот и сейчас только что плеснул под каждый саженец по два ведра воды. Что еще делать-то? И он неспешно двинулся ко двору конторы, может, подвернется толковый собеседник.
Был летний полдень. Изредка слышался отзвук молотов — горячий, расплавленный, словно звон солнца.
Воскресный стоял день.
— Да ты на себя в зеркало глянь! — набросилась снова женщина на ту, другую, с ведрами. — Бесстыжая!
— Тьфу! — сплюнул Баграт, даже не обернувшись на женщин. — Ну и народ! И ты бесстыжая, и она бесстыжая, все вы хороши! — И, громко высказавшись, вдруг заметил Арма: «Явился... что так скоро?»
Арма не было целых две недели. Баграт знал, что он ездил сдавать вступительные экзамены в университет.
«Видно, у бедняги снова сорвалось», — пожалел его про себя Баграт и решил об этом не заговаривать.
Шеро лежал на верху сторожки, глядел на горы и вяло пожевывал цепь. Потом обратил свой влажный и тоскливый собачий взгляд на Баграта, дружелюбно вильнул хвостом, но Баграт не заметил этого, зашагал к Арма.
Арма сидел на камне, вывороченном из своего приусадебного участка, курил и смотрел в сторону гор. Вдали горы были подернуты дымкой — солнце плавилось. И под грузом раскаленных камней раскаленные горы, казалось, издавали жужжание. В горах едва проглядывались блеклые от зноя села. А дальше за селами опять лежали в мареве горы. Там и находилось покинутое ущелье, возвышался Сторожевой Камень, глядевший сверху на захлебнувшееся село... И теплый трепет любви ко всему этому сквозь ребра Арма прорывается наружу и вместе с дымком сигареты растворяется в раскаленном воздухе.
«В следующий выходной уеду», — решает Арма.
И пытается представить себе будущее воскресенье, но чувствует, что нечто отвлекает его. Смотрит на камни, недавно вывороченные из земли. Тысячелетиями они лежали недвижно. У самого крупного из них ровные грани, и незадолго до этого Арма решил было вытесать из него гур — фильтр для воды, какие делали в старину.
— Ну и участок! — вырос Баграт перед Арма и обратил свое возмущение к конторе. — С самой весны с камнями воюешь, разве это дело?
Как-то весной в субботу после работы на Бовтуне сидел Арма на крыльце, смотрел на камни, потом встал, измерил шагом отведенную под участок землю, мысленно расписывая: тут абрикосовое дерево, тут лоза, тут бассейн... Целую неделю камней не касался. А когда спустился с крыльца с ломом, киркой, молотом и клиньями в руках, все ему было ясно — мысленно посадил он уже все деревья, все лозы, все кусты, а в середине участка устроил маленький бассейн...
В мыслях у него сад уже цвел.
И он врубился в камень возле самой дороги... Вот уже и пол-участка очищено. Камень перемешался с глиной, поддается с трудом. Сегодня встал Арма до зари и начал расчищать новую полосу. Камни теперь сбились в кучу, самый крупный из них — вроде куба, из него-то и хотел Арма гур вытесать.
— Если клинья вот так вколачивать, быстрей расколется, — дает совет Баграт.
— Я его живьем хочу взять, дядя Баграт, гур из него вытесать собираюсь.
— Гур?.. А на что он тебе сдался?
— Для красоты. Поставлю его у стены кухни.
— Гур... — Баграт задумчиво посмотрел на камень, потом на Арма и припомнил: «И отец таким был — накопает, бывало, цветов в горах и посадит их возле порога». И почему-то стало ему тоскливо. Глянул в сторону гор, туда, где лежало его село, и неожиданно для самого себя придумал: — У меня к Нерсо есть важное дело, я пошел.