— Жизнь гнула, да и сам по себе пригибался, чтоб… не ушибиться. А вы какими судьбами?
— Расскажу потом. Успеется. Ты садись, отдыхай пока. Помыкался я. А теперь насовсем в ваши края. Сын мой в станице, помогает жизнь налаживать. Молодой он, силу испробовать хочет. Руку потерял, белый офицер ему начисто… Грамоте учит твоих станишников. Тоже дело нужное.
Игнат все глядел на крепкого низкорослого старика, радовался этой встрече, казалось, будто ухватился за ниточку, что тянулась из далекого и прекрасного прошлого. Парни кивнули на приветствие Назарьева, бойко заговорили о чем-то своем.
— Ну, работаем? — Дядя Аким подмигнул и вытащил кисет. — Это вот помощники наши. Комсомолия.
— Попробуем. — Игнат поглядел на фундамент.
— Курить не научился? Молодец. Отец твой как-то признавался мне, — навеселе был, — что конезавод хотел, вот на этом будто месте. Эх-ха… Живой?
— Помер. На Кавказе.
— Убег. А зря. Хотя с этой жизнью он бы не помирился, нет. В драку полез. В тюрьму бы угодил или с горя помер. А прасол куда делся? С характером был человек.
— Ребятам и покрепче, поноровистей рога обломали. Прасол по торговому делу ударяет.
— С Пелагеей живешь?
— С ней.
— Хозяйственная. И — добрая. Напоследок, помню, харчей мне дала на дорогу.
— Вы бы в гости-то к нам…
— Да надо как-то…
— Вспоминал тебя, дядя Аким, не раз.
На двуколке из-за кустов лихо подкатил председатель колхоза.
— Здорово, ребята! — крикнул он, натягивая вожжи и приподнимаясь. Ловко выпрыгнул из каретки, разнуздал молодую кобылку, похлопал ее по шее, пустил в траву. Игнат следил за тем, как все это проделывал председатель, и не мог не признать: есть в Василии сноровка, ловок парень и коня прижеливает. Всей бригадой обошли фундамент, пощупали, попинали ногами уложенные тесно один к одному и крепко схваченные вязкой глиною глыбы камней.
— Дело, Вася, за лесом.
— Завтра привезем, — пообещал Василий. Оглядел всех. — Бригада в сборе. Как думаете, можно к концу месяца управиться? Так бы к числу тридцатому.
— По первым дням увидим, на что способны. Постараемся, а? Комсомолия? — спросил дядя Аким парней.
— Всякому делу бывает конец, — сдерживая улыбку, сказал Игнат.
— Мы на собрании слово дали, что по-ударному… — бодро ответил один из парней.
— В чем нужда есть — говорите, — Василий вытащил блокнот.
Игнат заглянул в него через плечо, ухватил несколько отрок «У Резвой набита холка, выяснить, кто ездил», «Уточнить зарплату конюхам», «Выкопать погреб на стане».
— Трехдюймовых гвоздочков надо будет, — попросил дядя Аким.
— Попробую достать. Да, обедать будете на таборе, — Василий кивнул на бугор. — До завтра.
Когда председатель уехал, Игнат спросил:
— А зачем ему как раз к тридцатому? Праздник, что ли, какой… пионерский? Ну, а если припоздаем чуток? Работы, Аким Андреевич, много.
— Верно. Ему-то, может быть, в этот день отчет в районе держать. Учет и отчет нужон в его деле. Чтоб картина видная была — что сделано, что нет, где прореха и разгильдяйство. Ну, попробуем, что ли? Парнем, помню, ты хватко за дело брался.
Ошкуривали, затесывали бревна, дядя Аким мастерил наскоро верстак. Работал он ловко, но не так шустро, как бывало. Сказались годы и долгие дороги. Парни держались особо, кучкою, но прислушивались к каждому распоряжению дяди Акима. Игнат с охотою и усердием размахивал топором. Он чувствовал, как истосковались его руки по такому делу, чтобы кости трещали. Ребят он не поучал, не командовал ими, хоть иной раз и видел, что не так делают. Но каждый из них, замечал Игнат, порывался помочь, когда Назарьев волок бревно, искал глазами инструмент. Благодарил ребят кивком или отказывался от помоги, хмурился, морщинил лоб.
Игнат той дело вытирал рукавом лоб: пот пощипывал глаза. Вогнав топор в бревно, распрямился, снял рубаху.
— Ты не надо так уж хватко, — поостерег бригадир Аким Андреич. — Не запалился бы.
«А может, старики правду говорит, — по-своему рассудил Игнат. — Какой-нибудь хлюст может сказать, что я стараюсь, выдобриваюсь, давнишние грехи замаливаю». Но сидеть или искать повода для отдышки не мог: рядом суетились сноровистые ребята. На обоих старших они поглядывали с почтеньем, видел — верят, как на опору свою надеются.
Когда подошло время обеда и на таборе ударили в колокол, дядя Аким, взглянув на солнце, распорядился:
— Бросайте. Обедать.