— Брешут…
— Большой войсковой круг не даст в обиду.
Толстая незнакомая гостья затянула было песню «Сокол летал высоко, поймал белую лебедушку…». Игнат озверело поглядел ей в глаза, и гостья поперхнулась песней.
В тесной передней гости стали кругом. Покачиваясь, подмигивая, с рюмкою по кругу ходил Деян-образник и подпевал:
Он опрокинул рюмку, остановился возле жениха, шепнул ему в ухо: «С такой молодухи, гы-гы… иконы не нарисуешь». И вспучил губы. Игнат сжал кулак и хотел, подойдя ближе, дать под дых Деяну, но образник ускользнул к столу.
Под фикусом незнакомый холеный гость атамана в очках, в белой рубахе, при галстуке, корил иконы Деяна.
— Ваши произведения? — спросил гость, обгладывая куриную ножку. Прижмурился, кивнул на стоявшие в углу на деревянной подставке темные иконы в бумажных цветах.
— Моя работа! — гордо вскрикнул Деян и задрал голову. — Все хуторяне ко мне на поклон… И православные, и староверы.
— Что и говорить, топорная работа. Казачки-вояки в искусстве поотстали. Разве что на кулачках лихо дрались.
— Эх ты… — обиделся Деян. — Да если б не казаки, Русь давно бы стояла на коленях перед турком. А ты мне — искусно, искусно.
— А Александр Невский? А Дмитрий Донской? А Кутузов? Эх, дорогой, не знаете вы истории своего государства. А вам-то знать надо бы. Почитайте, советую.
— Зачем мне твоя история?! Бумажки разные… Я от живых людей слыхал — от отца, от деда. А ты мне — исто-ория! — огрызнулся хмельной Деян.
Кто-то рядом советовал парню:
— В жены бери девку дебелую, чтоб она от хутора до станицы донесла два пуда зерна без роздыху.
Дядя отозвал Игната в угол, цапнул за плечо, поднес к глазам тяжелый кулак:
— Оно, конечно, не так получилось, как думалось, не удержал ты девку, но не казак будешь, ежели не отомстишь той. Понял? Мы — Назарьевы! Мы такого не прощаем!
Подошла Пелагея, и дядя умолк. Невеста робко взяла жениха за руку. «Вот как… — ожгла мысль. — Ну да, жена… Все, все… А может, и не совсем жена — невенчанные? Погуляли и разбрелись в разные стороны». Игнат все чаще ловил на себе жалостливые взгляды трезвых, не приглашенных на свадьбу хуторян, что толпились у распахнутых окон и в сенцах. Мелькнула перед окном сияющая морда Сысоя. Оскал зубов — во весь рот. «Возрадовался», — подумал Игнат. Горько и больно становилось от этих взглядов. Прасол Дорофей, покачиваясь, держал в зубах раковую шейку. Игнату показалось, что тот высунул язык и дразнит, смеется над обманутым женихом. Прасол вдруг рванулся от стола, зажал в угол круглолицую хуторянку, далекую родственницу Назарьевых, засаленными пальцами начал хватать ее за выпирающуюся высоко грудь, оставляя на белой кофте темные пятна.
В сенцах на широкой лавке сидел Демочка и плакал от обиды навзрыд, по-ребячьи вытирая рукавом нос. У раскрытого окна под высоким фикусом багровый от выпитого дядя жениха с далекого хутора Поганова сграбастал хлипкого гостя невесты, кричал на ухо:
— Каледин обобьет вам перья! Не туды оглобли повернули. Птенцы желторотые!
Отец Игната, захмелев, громко отчитывал свою сестру, Демочкину мать:
— Дура ты длинноволосая. Я что говорил? Откинь ты эти дурацкие думки про эту самую любовь! Не ходи за него. Любвей тебе захотелось? Это в песнях она есть, а жизнь не по песне делается.
— Да он хозяйственный, — оправдывалась сестра, — а вот из нужды никак не вылезем.
Раскосмаченная звонкоголосая гостья, вскочив на табуретку, завела песню:
Песню подхватили. Дядя Игната помогал в песне тем, что то и дело выкрикивал «Гах! Гах!» и огромными лапищами бил себя по бедрам, как гусак крыльями. «Выпьем!» — рявкнул густой бас. Завозились, загудели, зазвякали стаканами. Заревела гармошка, гости, гремя табуретками, пошли в пляс. У Игната рябило в глазах от нарядных кофт и вышитых сарафанов.
Вдруг, перекрывая гармошку и глухой топот танцующих, по-бабьи тонко заголосил отец Сысоя.
— Измордовали Дон, запоганили… Эх, жизнь. — Он закрыл ладонями мокрое лицо.
Гости, подхватив под руки сына атамана, вывели его на баз.
Игнат пил и не хмелел. Потом опрокинул подряд две рюмки — полегчало вроде, и показалось, что все это сборище — не въяве, а в полусне, потом сразу поплыли, завертелись перед ним гости, закачался пол. Игнат не помнил, как оказался в постели рядом с Пелагеей.