Не видел, не знал Игнат, что никому из их отряда не удалось прорваться к Добровольческой армии. Многим хуторянам-кулагинцам, что, казалось, всю жизнь шли к этой схватке, так и не пришлось, умирая, узнать, кто же и за что свел их в могилу? В безвестную братскую могилу… Кто он — убийца? Смертный матерый враг, что всю жизнь жаждал его погибели и наконец исполнил свое желанье, или такой же он сермяжник, собрат по духу и ремеслу, какого в суматохе не успел разглядеть? Оставшиеся в живых, потрепанные, израненные, лишенные коней и оружия, расползались казаки по окрестным хуторам. Одни из них с сознанием исполненного долга карабкались к своим станицам, — теперь никто не осмелится укорить их в неверности долгу. Другие, радуясь голубому небу и весеннему солнцу, зарекались ходить вольницей. Отъявленные, обозлившиеся прятались в заросших терновником и караичем балках, у родственников на чердаках, в сараях и поросячьих катушках, тая в себе надежду вновь птицею взлететь в седло и помериться силами с красными.
Измученные и утомленные войной, голодом, разлукою, жены и дети с утра до сумерек поглядывали в окна, выходили на дороги, что скачут далеко через бугры и балки, ждали — не покажется ли их долгожданный муж и отец?
И не одна семья так и не увидит своего кормильца, не найдет могилки его, чтобы в престольный праздник прийти всей роднею и поплакать над прахом безвременно ушедшего из жизни родного человека.
Едучая ржавчина точила плуги и косилки, дожди и ветры клонили к земле плетни, разметывали соломенные и камышовые крыши в осиротевших хозяйствах.
Томилась, сохла земля, поджидая хлеборобов-хозяев, старела на корню сочная луговая трава. А те казаки, каких не приласкала смерть, будто забыли об исконном своем крестьянском долге. Другие заботы и хлопоты обременяли их.
Метался над степью гулевой ветер, плавали в поднебесье коршуны и орлы, выискивая добычу; брошенные впопыхах и забытые хозяевами, бродили искалеченные кони, обсыхали комья земли на свежих могилах.
В щели ставен робко просачивался свет. На стене зачернели рамки фотографий. Игнат теперь видел стенку кровати, мешочек с песком на лежанке, что вечером грел на сковороде.
Тот давнишний бой на закате холодного зимнего солнца запомнился на всю жизнь. Часто в полной тишине слышал он отчетливо звяканье шашек, предсмертные вскрики и видел глаза… белки глаз умирающего красного командира. Игнат укрывался одеялом с головой, а глаза все мерещились, белели во тьме.
Игнат потер ладонью шрам на плече. Отметина до скончания века. Где-то в сундуке валяется старая облезлая фуражка с дыркою от пули в околыше. Мазанул вгорячах какой-то красногвардеец. Давно-то как все это было — в начале восемнадцатого.
В соседнем доме хлопнула дверь. Заскрипел колодезный вороток.
Над Волгой теперь утро. Издалека видел Назарьев Сталинград — белые крыши домов, высокие заводские трубы, в туманной дымке лилово-зеленый левый берег. Какое оно теперь там, утро? Может, и солнца-то не видно из-за дыма пожаров. Ревущими тучами идут к Волге немецкие самолеты. И в каждом — бомбы. Что теперь станется с городом? Где прячутся от бомбежки люди? Иногда Игнату чудится, что он слышит многотысячный людской стон, чувствует под ногами содрогание земли.