Ничего не прибавляют для выяснения конкретных обстоятельств смерти Дмитрия свидетельства других лиц, которые при этом не присутствовали. В них содержится только стереотипная формула ответов на один по сути вопрос («Которым обычаем царевича Димитрия не стало?»): царевич, страдая падучим недугом, зарезался ножом, играя в тычку. И. И. Полосин объясняет трафаретность этих показаний не тенденциозностью комиссии, а стремлением подьячих экономить время при записи. Однако подобную «самостоятельность» творчества подьячих при составлении Следственного дела допустить невозможно, ибо не тот был случай: речь шла о судьбе правящей династии Рюриковичей.
Обратимся теперь к источникам информации, сообщенной комиссии Шуйского свидетелями, не являвшимися очевидцами событий. Никаких ссылок на источники сведений о смерти царевича нет ни в челобитной вдовы М. Битяговского (LII–LIV), ни в показаниях губного старосты Ивана Муранова (XXVII), сытника Кирилла Моховикова (XXIX), М. Григорьева, служившего у М. Битяговского конюшенным приказчиком (XLII), а также сенных сторожей (XXXVI), хлебников, которые «в те поры стряпали в хлебне» (XLI), и поваров, которые в «тот день стряпали в поварне» (XLV). В ряде случаев ссылки на источник информации очень неопределенны. Так, игумен Давыд «спросил дворовых людей» (XXIV); сын боярский царицын А. Козлов тоже «вспросил дворовых людей» (XXXIV); стряпчий Федор Васильев «слышел от людей» (XXXIX); «дворовые люди сказали» Т. Десятому и другим подьячим (XLIV); «слышали от дворовых людей» угличские рассылыцики (XLVII); конюхи Ф. Остафьев и Б. Ефремов «слышели от миру» (XXXVII). Сорок человек посошных людей, которые 15 мая находились за городом и сами видеть ничего, естественно, не могли, передавали то, что «сказали им многие люди» (XLIX). Ценность подобных свидетельств по интересующему нас вопросу приближается к нулю[563].
Подключник Артем Ларионов «с товарищи» сказали, что во время событий они стояли «вверху за поставцем (шкафом. — А. З.), ажио деи бежит вверх жилец Петрушка Колобов», который и рассказал им о «самозаклании» царевича (XXXIII). Ключник Г. Тулубеев сослался на стряпчего С. Юдина и сытника К. Моховикова (XXXI). Сытники М. Меньшиков и Н. Бурков «с товарищи» ссылались на тех же Г. Тулубеева, С. Юдина и К. Моховикова (XXVIII). Но сам Моховиков не мог сказать, от кого ему стало известно о смерти царевича. Юдин же утверждал, что он «стоял у поставца, а то видел» (XXXI). По мнению Р. Г. Скрынникова, именно «показания Юдина начисто исключают версию об убийстве Дмитрия»[564]. Представляется, что в правдивости слов Юдина можно сомневаться. Ведь иное мнение основывается на двух недоказанных постулатах: во-первых, что Юдин действительно видел происходившее во дворе; во-вторых, что он говорил правду относительно случившегося.
По мнению И. И. Полосина, в Угличском деле сохранилось целых «шесть различных вариантов о причинах и условиях смерти царевича. Их наличие ликвидирует раз и навсегда все разговоры ученых о якобы произведенной по указанию Бориса Годунова подделке (подтасовке) материалов следствия». Однако вариант варианту рознь. Да и по существу-то нет в Следственном деле «шести вариантов» причин смерти Дмитрия. Полосин причисляет к ним «порчу» царевича, которую якобы Мария Нагая допускала «как основную причину его смерти». Это не соответствует действительности, ибо Нагая считала убийцами Данилу Битяговского, Никиту Качалова и Осипа Волохова. Согласно показаниям Волоховой, царица до событий приказала даже убить одну юродивую, «будтось та жонка царевича портила» (XV). Полосин считал вариантом и показание попа Богдана, что «царевича Дмитрия не стало». По-видимому, поп просто не знал (или не сообщил) ничего о причинах смерти царевича, поэтому считать его свидетельство особым вариантом нет оснований. Не являются таким вариантом и слова Г. Нагого, который, сообщая о том, что царевич зарезался, просто добавил: так «почали говорить». В конечном итоге фактически все показания сводятся к двум версиям: смерти царевича от несчастного случая или его убийству. А это лишает необходимой убедительности общий тезис И. И. Полосина о характере Следственного дела.
Поражает одна особенность Судного дела. Сразу после смерти Дмитрия распространилась весть о том, что он был убит. Эту версию передавали, в частности, Михаил и отчасти Андрей Нагие. О том же, как известно, говорила Мария Нагая. Но показаний лиц, отстаивавших и доказывавших эту версию, в Судном деле почти нет. Странно уже отсутствие показаний царицы Марии, хотя при расспросах кормилицы и постельницы она присутствовала. Согласно И. И. Полосину, подобный пробел «разъясняется очень просто: царицу Марию допрашивали в Москве — царь и бояре, патриарх и Освященный собор; Следственная комиссия боярина Шуйского не имела на то права»[565]. Между тем о заседании 2 июня Освященного собора, который подводил итоги расследованию дела, нам известно из Следственного дела, но ни о каком допросе царицы там нет ни слова. Мало того, митрополит крутицкий Геласий на этом заседании говорил: «..которого дни ехати мне с Углеча к Москве» призвала меня царица Мария и просила «челобитье ее донести до государя… чтоб… Михаилу з братьею в их вине милость показал» (LV). Этого челобитья в Следственном деле нет, хотя челобитная Ракова, также доставленная в Москву Геласием, помещена.