Некоторое время Наташа напряженно думала, прижав пальцы к вискам. Потом медленно покачала головой:
- Да нет, Вить, не получается по-твоему. У нас ведь часто бывает так, что очень-очень везет, ну ненормально просто. Вот хотя бы нам в последнее время. Толик в пещере оказался как раз тогда, когда замазка отслаиваться начала... Заметку эту газетную, ну где про Странного... Глеб не нашел, а я нашла... И еще много-много у нас такого везения было. Так что не выходит это - про бутерброд...
Виктор теребил усы, искоса поглядывая на Наташу, вздыхал.
- Ладно, - сказал он наконец. - Это все мы еще будем обмозговывать. Главное, что наконец-то нашлось реальное подтверждение догадкам Глеба. Так как, свистать всех наверх?
Обочина заросла бурьянами; их мясистые жаркие листья пахли бензиновой гарью и пылью. Эта пыль - душная, едкая, белая - мстительно взвивалась с шоссе вслед остервенело проносившимся автомобилям, а потом лениво оплывала на лица, листья, на шелушащуюся ржавчиной жестяную табличку автобусной остановки; и дальше - на серые тоскливые стены, на тусклые блики оконных стекол...
Обычный пригород. Панельный, крупноблочный, многоэтажный. Неопрятный и скучный, обыденный до омерзения. Ну, и что теперь?
Они стояли, ошарашенные и понурые, стараясь не смотреть друг на друга, стараясь не замечать сваленную в кювете поклажу. Рюкзак со взрывпакетами и смонтированный в чертежном тубусе огнемет - творения Антона; увесистый прорезиненный футляр и металлоискатель, позаимствованный Толиком на работе... Смешно все это и глупо, когда вокруг обычные люди спешат по обычным делам, когда из дверей гастрономчика торчит очередь старушек, гадающих, достанется ли им сегодня докторская колбаса четыреста грамм в одни руки... А в грязных песочницах азартно визжат дети, а где-то на балконе пронзительный женский голос надсаживается до хрипоты: "Степа, домой! Степка, кому сказала!.."
- Ну, хватит! - Виктор отшвырнул окурок, сплюнул. - Чего вы, собственно, ожидали? Осьминога с пулеметом и плакат: "Землянам вход воспрещен"? Наташ, доставай кость. Надо сориентироваться.
Наташа послушно раскрыла сумочку, повертелась на одном месте, стараясь определить направление, замерла, ткнула пальцем вдоль казавшегося бесконечным ряда безобразно одинаковых домов: туда.
И они пошли. Виктор придерживал под локоть бредущую, как сомнамбула, Наташу, в руках у которой тихо пищала прикрытая платком кость. Антон, шедший следом, смотрел больше в спину Наташе, чем под ноги. Он часто спотыкался, и тогда в тубусе у него что-то булькало, а взрывпакеты в рюкзаке с силой грохали друг о друга, и от этого грохота спина Виктора обливалась холодным потом. Галочка и Толик поотстали, о чем-то оживленно перешептывались на ходу. Кажется, они препирались, кому нести металлоискатель.
Идти было жарко, пыльно и неудобно. Кость вела по прямой, улица же извивалась давленым ужом и в судорожных ее изгибах не прослеживалось и намека на закономерность. Раз за разом на пути вырастали стены домов, бесконечные заборы, и приходилось идти то вправо, то влево, то возвращаться, и казалось, что бредут они куда угодно, только не туда, куда надо.
А мутное дымное небо стекало на землю томящим зноем. Он плавил асфальт, этот зной, струился над ним лживыми миражами искристых луж, поднимался обратно к небу переливчатым душным маревом, и крохотные новорожденные паучки летали, резвились в дрожании горячего воздуха, путались в волосах невидимыми паутинками, шныряли по распаренным лицам...
Они шли и шли. Сперва - молча, а потом заворчал Толик. Все громче, заводя себя, он бубнил, что соваться к источнику пеленгуемых сигналов вот так, нахрапом - верх идиотизма, что в начале надо было толком определить место, а потом уже тащить сюда огнеметы, взрывпакеты и прочую пиротехнику, что невозможно придумать глупость нелепее, чем шляться вооруженной толпой по дворикам и детским садикам у всех на виду, что...
Эти толиковы "что" плодились, как дизентерийные палочки, с полушепота он перешел на полный голос и нечастые прохожие стали оглядываться на него и на прочих. Галочка старалась унять, дергала за рукав, шептала что-то, семеня рядом на цыпочках, с трудом дотягиваясь губами до уха будущего супруга, но, вероятно, это был именно тот случай, когда не в состоянии помочь даже психолог высокой квалификации. Зато в состоянии помочь оказался Антон. Он вдруг резко обернулся к Толику, сгреб его за ворот, рявкнул в лицо:
- Заткнись, истерик!
Толик покраснел, обиделся и заткнулся.
Антон глянул в испуганные галочкины глаза, пояснил:
- Ничего страшного. Это бывает... - Он снова повернулся к Толику. - А что касается той околесицы, которую ты порол... Пойми, голова твоя кочерыжкой: у нас только одна попытка. Не выйдет сразу - хрен тебя упыри еще раз сюда допустят. Рекогносцировка ему, видите ли, понадобилась! Лопух... А что касается глупостей, то верхом идиотизма было тащить с собой девушек, - он искоса зыркнул на Виктора. - Ты мне не хмыкай там, это и тебя касается.
- Попробовали бы мы их не взять! - буркнул Виктор.
- Ладно, хватит трепаться, - Антон встряхнул рюкзак. - Пошли дальше. И давайте-ка нервочки свои теперь держать в кулачишках. А то за трепом да выяснением отношений я уже и направление потерял. Куда нам, Наташа?
Наташа поколебалась с минуту, потом как-то не очень уверенно махнула рукой, указывая направление.
- Пошли, - почти шепотом сказала она. - Надо спешить.
- Пошли, - сказал Антон, расправив мощные плечи, непреклонно отвердив суровые черты лица своего.
И Толик, победивший секундную слабость, по прежнему и как всегда отважный и мудрый, отчеканил:
- Вперед! Смерть упырям!
И прочие повторили, будто поклялись вдохновенно и грозно:
- Смерть!
Они сорвались с места, стремительно и мощно зашагали туда, где угнездилась злобная мразь, чтобы обрушить на нее всю мощь земного оружия, раздавить, выжечь, втоптать, разметать, уничтожить саму память о гнусных нелюдях, в омерзительной самонадеянности дерзнувших.
Идти было легко, и земля колокольно звенела под тяжелым и слитным шагом, и прочь ее, нелепую, жалкую мыслишку, ничтожным червячком копошащуюся где-то на задворках разума. Прочь ее, потому что - чеканный шаг, и рядом - друзья, и впереди - Цель (да, так, с большой буквы!), и колебания глупы и постыдны.