- Дай отдохнуть, - поморщился Толик. - Девушки совсем из сил выбились. Ничего нам твои упыри не сделают, вот они у меня где, твои упыри... - он хлопнул ладонью по гулкому прорезиненному футляру, заговорил снова, и в голосе его была мечтательность. - А все-таки я это здорово придумал, вот. Главное, стоило только мне понять, что корешки, которыми машина упырей врастала в головы Хромого и Кошки - это провода, как сразу все и придумалось. Раз центр передает, значит, должна быть антенна. Раз энергия упырей идет по металлическим проводам (помнишь, Наталья, я тебя допрашивал, как выглядели корешки?), значит, и антенна металлическая, вот. Ка-ак звезданем по этой антенне, да ка-ак пойдет по проводам... Может, и не надолго, но все у них вырубится, все... - он нежно погладил футляр, прижался к нему щекой. - Пятьдесят микрофарад! Семьдесят киловольт! Мечта...
Галочка с легким раздражением одернула будущего супруга:
- Помолчи, хвастун. А если неймется поболтать, то уж лучше объясни, как работает металлоискатель.
Толик покорно принялся объяснять, но Виктор прикрикнул вдруг:
- А ну, тихо! Антон, быстро: о чем ты сейчас думаешь?!
- Об огнемете... - Антон растерянно поморгал, и вдруг понял, уставился на Виктора круглыми глазами. - Считаешь, что потрошат мозги на предмет выяснения наших возможностей?
Виктор закусил губу, кивнул:
- Ага. Я, к примеру, сейчас размышлял об устройстве взрывпакета. Вдумчиво так размышлял, детально. А Наташа - гад буду, если она думала не про кость... Так, Наташ?
Ответа не последовало, потому что Наташи не было рядом. Наташа осторожно и медленно уходила к дальней глинистой гряде.
Виктор вскочил:
- Наташа, вернись!
Она не оглянулась, не замедлила шаг. Только раздраженно отмахнулась: не мешай...
- О, господи! - перепуганный Виктор в три прыжка догнал ее, схватил за плечи, встряхнул. - Что с тобой, что?!
- Да не бойся, глупый, - Наташа коротко глянула ему в глаза, улыбнулась мельком. - Тише, спугнешь...
- Кого?!
- Смотри, - Наташа говорила срывающимся шепотом. - На самом гребне, чуть-чуть левее серого камня - видишь?
Нет, Виктор не видел. То-есть гребень он видел, и камень растрескавшийся кусок бетона в ржавой путанице арматуры - тоже, но больше не видел ничего.
- Собачка, - сказала Наташа.
Да, действительно... Маленький песик, кудлатенький, рыженький поэтому, наверное, и не замечал его Виктор на рыжей глине. Острая мордочка, забавные лопушки ушей, хвост уложен на спину кренделем... Симпатичный такой песик, серьезный. Откуда он здесь?
Наташа позвала тихонько:
- Песька, песенька! Иди сюда.
Не шевельнулся песенька, только задергал влажной пуговкой носа да зарычал - негромко, но вполне слышимо, не по размеру как-то.
- Глупый, - Наташа сделала еще несколько осторожных шагов вперед. Не бойся, маленький. Иди к нам.
Но песик не хотел к ним. Песик отпрянул назад, метнулся туда-сюда по неровному сыпучему гребню (сухая глина шуршащими ручейками потекла из-под его лап) и вдруг вскинул мордочку к выцветшему горячему небу, залаял тонко, отрывисто, зло. А глина шуршала, струилась по запекшемуся гладкому склону, сильней, все сильней... Не многовато ли для слабеньких лапок крошечной собачки? И вдруг - будто шевельнулись хищные зубчатые изломы глинистого гребня, будто вдруг стало их больше: вспухли, выпятились из-за них, зачернели на фоне неба остроухие головы.
Было тихо - только шорох льющейся глины и частое влажное дыхание множества нетерпеливых пастей, щерящихся там, наверху. А потом по нервам полоснул истошный визг Антона: "Назад, идиоты!!! Витька, назад!!!", и гребень сорвался беснующейся лавиной многоголосого, клокочущего осатанелой яростью лая.
И Виктор не выдержал. Опрометью, волоча растерявшуюся Наташу за шиворот - уж прости, не до нежностей! - кинулся он обратно, к остальным, под защиту антонового огнемета. И свора, увидев спины бегущих, обрушилась вниз по сыпучей крутизне - дикое стремительное месиво рыжей пыли и рыжей шерсти, желтых слюнявых клыков, глаз, полыхающих зеленым племенем зверства...
А Антон надсаживался в яростном крике: "Падайте, кретины! Падайте!" Но Виктор не соображал, что они с Наташей бегут прямо на огнемет и не дают стрелять, а когда сообразил, было уже почти поздно.
В последний миг, готовясь услышать треск собственного мяса под жадными вспарывающими клыками, отчаянным рывком Виктор успел швырнуть Наташу вперед, под ноги Антону, и рухнул - с маху, плашмя - на душный горячий песок.
Сжавшись, готовясь принять каменеющей спиной неминуемый ураган боли, Виктор увидел, как страшно оскалился Антон, как его огнемет выплюнул веселую струю искристой жидкости, и она вдруг полыхнула мутным стремительным пламенем, эта струя, и затрещали, дымясь, волосы на голове Виктора - пусть, не беда, потому что бешеный лай и рев за спиной взорвались отчаянными жалкими взвизгами, и что-то прокатилось мимо бесформенным клубком чадного жара, забилось, закорчилось, захлебываясь надрывным жалобным плачем...
А потом знойный солнечный свет рухнул на землю тяжелой хлесткой волной, сметая разум и ощущения, и пришла темнота.
А после темноты пришла смерть.
Близко-близко, у самых глаз - странные черные стебли, нелепо растущие и сверху, и снизу. Они размытые, нечеткие, эти стебли, они подрагивают, то отдаляясь, то наплывая, сливаясь в сплошное черное марево. А там, за ними - тихий ласковый свет. Там хорошо и спокойно, но туда не пускает эта черная путаница, залепившая глаза. Хочется разорвать ее, развести, дать глазам вволю напиться света - нельзя. Руки не хотят слушаться, потому что им слишком уютно лежать на теплом и нежном, вот только веки сжигает налипшая путаная чернота, эти стебли, а может быть - ветки, а может... Ха-ха! Да это же ресницы, господи, как смешно! И значит, можно просто распахнуть тяжесть век, распахнуть для мягкой и светлой ласковости того, что вокруг...
А вокруг - стены. Небольшая комната, уютная, чистая. Почему, откуда? Перед глазами - дверь. Узкая, высокая, закрытая очень плотно, она почти сливается со светлой стеной. И там, за этой дверью - шаги. Неторопливые, спокойные, приближающиеся.
Виктор попытался пошевелиться, но тело отказалось подчиниться. Удалось только слегка повернуть голову, краем глаза увидеть остальных Наташу, Антона, Галочку, Толика - сидящих, как и он, в уютных креслах, в ряд, под стеной; увидеть их растерянные жалкие лица, напряженные ожиданием того, кто подходит, чьи шаги все громче, все четче, ближе, ближе...