— Я понял, о чем ты.
— Еще есть люди с плохими склонностями. Да и у каждого из нас есть склонности, обществом не одобряемые, об этом еще Фрейд говорил… Можно, кстати, их в мирное русло направлять, а у нас предпочитают считать, что их не существует.
— Кто говорил?..
— Неважно, — Лялька решила, что знания о Фрейде для Артёма будут в самом деле лишними. — Вот я бы предпочла еще года четыре жить с мужем и научиться снова обниматься в свое удовольствие, возможно, потом и срослось бы у меня что-то… Но… — она вздохнула. — Я думаю, что смогла бы перенести и свои страдания, и жалостливые взгляды, давление и постоянные рекомендации от врачей на всех осмотрах, а вот Пауль этой какофонии противостоять просто не смог. Он как будто на хребте своем все нес и не выдержал. Почему бы обществу не быть попроще и не засунуть свои документы подальше, признав, что все люди разные?
— Теперь ты его оправдываешь?
— Этого сомнительного любителя текилы и ночных признаний?.. Никогда, — Лялька подняла на руки Гватемалу, которая пыталась устроить себе гнездо из мягкого голубоватого пледа и заодно слегка его пожевала.
— Ей нужно купить место с кусками ваты и лоскутами, так наши из лаборатории сказали.
— Что ж ты молчал?
— Я забыл. Завтра куплю.
— Я сама схожу. Теперь я социально активна. Да, моя упитанная пушистая крошка?..
— Ты ей таблетки второй раз дала?
— У нее ничего не болит.
— Не заставляй меня ее отравить, чтоб заболело.
— Что?! Какие же вы, химики, злые и циничные!..
— А ты как думала?.. Твои голоса об этом не говорили?
— Какие голоса?..
— Ну, из старых книг? Ладно, я шучу. Давай-ка, — Артём подошел и вложил в рот безропотной крольчихе порцию лекарств. Она издала звук, похожий на чих.
— Изверг!..
— А ты — зеленая. Опыты на животных, слава Богу, разрешены. Вот на сусликах — я добьюсь потом запрета сам, — он рассмеялся.
— Кстати!.. В современном мире свободная продажа алкоголя и половые связи с кем ни попадя не осуждаются даже религией. Думаешь, так всегда было?.. Нет!.. Церковь была против добрачных отношений, возможность разводиться строго ограничивалась. Кое-где имелась уголовная ответственность за многоженство, были санкции за супружескую измену.
— Это я помню, — Артём обрадовался тому, что ему пригодились знания из получаемого на досуге юридического образования, в программе которого сохранился раздел, посвященный истории. Он никогда не собирался их использовать. Но должен же он был чем-то отвлечь себя, раз его главные начинания провалились.
— Существовали законодательные ограничения на реализацию алкоголя, вплоть до полного запрета. Европа ограничивала ее по ночам и выходным. Почему же так изменилось отношение к сексу и спиртному?
— Потому что раньше все были варварами и это было в эпоху мракобесия?..
— Нет. Потому что мы поняли, что люди есть люди. Стали алкоголь лучше очищать, проводить профилактику разных заболеваний, лечить научились хорошо, совершили прорыв в контрацепции. Отпустили эти вопросы. И что? Все погрязли в пьянстве и разврате?..
— Кроме твоего бывшего?
— Он пока только мечтает о последнем!.. — Лялька не смогла сдержать смеха. — Нет, не погрязли. Люди, которые хотят семью, детей и постоянных партнеров, все равно этого хотят. И моральные ценности: верность, честность, любовь — все еще живы. А почему? — снова задала она этот вопрос. — Потому что они есть, это объективная данность. Они значимы сами по себе и нужны людям. Так зачем же еще и пихать их насильно в глотку бесчисленными рекомендациями, общественным мнением, новостями, журналами? Психологами, которые только и умеют, что повторять тексты, заученные наизусть? Меня тошнит от этого.
— Хорошо, что именно от этого… — он тут же прикусил язык. — Лялечка! Прости, я не хотел.
— Плюнь, — она махнула ладонью. — Гватемала лучше бы управляла обществом, чем они. Да, милая?.. Меньше документов издавала бы, это точно.
— Ладно, — Артём повернулся с видом, что не может во всем с ней согласиться, однако сочувствует таким убеждениям. В самой же глубине души он и вовсе хотел бы поддаться порыву и предать все официальные бумаги костру инквизиции в центральном парке города. — Я и сам много раз думал, что делается много лишнего и не стоит так давить на людей. Но у меня только один вопрос: почему ты работаешь социальным политиком, если не веришь в общество?
— Это — такая же работа, как и все остальные. И я могу ее весьма неплохо делать. Это не значит, что я одобряю все, что делается. Но какие-то доли своих мыслей на своем месте я могу проводить в жизнь.
Глаза Артёма ехидно загорелись, но потом потухли, и он ничего не ответил. Усталость взяла свое. В самом деле, вкладывать всю свою страсть в любимое дело после работы было совсем не то же самое, что заниматься исследованиями профессионально.
— Я потом с этим закончу, — он отложил записи.
— Давай дернем кофейку. Я тебя ужасно замучила своими «лирическими отступлениями», — она участливо положила руку на его плечо.
— Ничего, я крепкий, — отозвался он.
— А наша религия — это что вообще такое? — Лялькин фонтан было не заткнуть, она продолжала рассуждения, когда он приступил к работе на следующий день. — Ты знаешь, что та Библия, которая у нас есть, и близко не похожа на оригинальную.
— Она адаптирована вроде. Я слышал об этом.
— Она переписана вся!.. Там одна адаптация и осталась, то есть комментарии, а не текст. Нет, это, конечно, хорошо, что они есть, но текст-то сам они не должны были заменять. Наша всемирная религия, которой придерживаются все, попросту выхолощена.
— В смысле?.. Вот я верю в Бога. Всю жизнь верил, сколько себя помню. Так меня воспитали.
— Я не о том. Я говорю в целом. Раньше Бог был для людей реальностью. Особой, духовной, мистической. Сейчас это что-то вроде идеи, полувымысла, который признан необходимым и потому всеми разделяется. Не смысл, а вспомогательное средство. Поэтому в церковь все ходят хотя бы иногда: вроде как полезно, связи общественные поддерживает.
— Да, ты права, — он согласился полностью. Либо просто думал о чем-то другом?..
— Только прости, что я снова трогаю эту тему, но я правда хочу понять, — они изрядно помолчали, прежде чем он взглянул на нее. — Ты отказалась от помощи науки, чтобы иметь детей, потому что тебе не совсем нравятся ее методы, хотя они и эффективны? С ними твой брак продолжался бы, мужчина, которого ты любила, остался бы с тобой. Хотя, вероятно, ты посчитаешь подобное сохранение отношений обесцененным…
— Посчитаю, — Ляля помедлила, ответив сначала на последнюю фразу. Артем все больше раскрывался перед ней, и она видела, что за скромным его поведением прячется живой ум, не боящийся задавать вопросы. Он был настоящим исследователем по своей натуре. Исследователем, получившим слишком сильный удар и нуждавшимся в исцелении не меньше, чем она. — В этих методах меня не устраивает то, что они попирают саму жизнь, — сказала она негромко. — Жизнь, какой я ее вижу, какой уважаю. И тем более в моих собственных гипотетических детях. Это, как я думаю, один из краеугольных камней моих убеждений. Если я откажусь от него, что останется от меня?.. Ты не подумай: я не осуждаю тех, кто прибегает к технологиям. Я рада видеть, что дети родились у тех, кто отчаялся… И завидую даже. Но мысль о том, что сам метод дает стабильный сбой, отнимающий жизнь — да, жизнь! Не просто какое-то биологическое состояние, а именно жизнь! — не у горстки клеточек, а у плодов, которые уже словно люди, которые вот-вот будут готовы родиться… На мой взгляд, одно дело, когда по каким-то природным, физическим причинам эмбрион терпит неудачу в развитии, и совсем другое, когда мы имеем пугающую закономерность, не дающую ему появиться на свет. При том эта закономерность проявляется уже на большом сроке и гораздо чаще, чем при обычной беременности. Словно русская рулетка — игра, когда оставляют один патрон в барабане и стреляют в голову, — но и она честнее. Там везение, здесь — повторяющаяся неизбежность. Для меня реальна жизнь, доброта, любовь, разумность, сострадание. Из этого и состоит мой Бог. Если я выкину это из себя, разве я останусь собой? Разве смогу смотреть на себя в зеркало или спокойно просыпаться по утрам?..