Мог ли он ошибаться?
Мог ли он поехать не по той дороге и даже звонить не по тому номеру?
«Успокойся!» — сказал он себе и взял с пассажирского сидения пачку сигарет.
Время шло.
Начинало смеркаться, но никто не появлялся, и даже за всё время нахождения возле леса — а прошло без малого два часа — проехало мимо всего пять машин. Виктор считал их, так как думал, что в одной из них его сын.
Телефон работал, но по-прежнему выдавал короткие гудки.
«Надо было ждать. Поворот тот. И тот бугор».
Неожиданно он почувствовал острую боль в области головы. Что-то мокрое и липкое потекло по щеке. Тяжёлый и железистый запах ударил в нос, смешавшись с приятным хвойным. Виктор упал на колени и ладони, отчего горячий ушиб отозвался по всему телу. Было так больно, что он не мог поднять головы, чтобы посмотреть на ударившего его. Голова закружилась, и всё вокруг потеряло чёткие очертания. Он сделал попытку повернуть голову, но, проделав это, заметил только размытое пятно возле его машины. Оно копошилось на заднем сидении и активно двигалось.
Чёрное размытое пятно открыло багажник и началó рыться там.
Так продолжалось целую вечность. По крайней мере, Виктору так показалось.
Потом наступила темнота.
Очнувшись с потрескивающими от жара и боли висками, Виктор, наконец, начал отчётливо видеть. Вокруг машины валялись бумажные листы. Их было добрых две сотни. Документы и копии договоров, оценочные сюрвейерские работы и прочее были разбросаны по всей дороге. Ветерок поднимал за края белые листы и разносил их по всей округе.
В панике Виктор начал собирать все листы, суматошно разглядывая их предназначение.
Он искал главные.
Но их нигде не было.
Тогда он ещё несколько раз пролистал десятки собранных грязных листов, пока не убедился в том, что те, которые он вёз Кириллу Левину, пропали.
Он закричал.
Дикий, опустошающий нутро крик вырвался наружу и пронёсся эхом по пустой дороге и лесу.
Изможденный, он сел на край дороги, не понимая, как ему действовать теперь, кроме как позвонить Андрею и Михаилу.
Другого выхода не оставалось. Он не имел другого плана, кроме того, который только что провалился.
Но прежде он набрал номер жены. Он не звонил ей, потому что ждал минуты, когда заберет Никитку. Но теперь, когда столкнулся с неудачей, он понимал, что Ката дорога ему не меньше сына. Тем более, она болела.
«Господи, хоть бы не подтвердился самый страшный диагноз», — думал он.
Тихий и такой родной голос ответил «Аллё».
Хриплый и такой далёкий, он звучал страшнее, чем тогда, когда Виктор оставлял свою жену недалеко от того места, где сейчас находился.
Он молчал.
Он не знал, что говорить, и главное — как говорить.
Что он мог сказать?
Что он все ещё не знает, где их сын? Что он обманул даже ФСБ, потому что был слишком горд и упрям, чтобы довериться им полностью? Что сейчас он стоял посреди Богом забытого места без надежды отыскать мальчика? Что он плохой муж и ему надо было внимательнее относиться к жене и не заставлять её сходить с ума от тревоги и страха потерять ещё и мужа?
Он молчал.
Он молчал до тех пор, пока она не спросила:
— Витя, это ты?
Пока голос её не сорвался, повторяя вопрос.
Пока он не услышал тихий, всхлипывающий плач.
— Конечно я, родная, — ответил он, — я еду к тебе.
Как-то неожиданно для себя он понял, что поедет к ней сейчас же. Сразу же после звонка Антону Гладких. Он расскажет, как было. Он объяснит. И мальчика продолжат искать.
«Кирилл хоть и мудак, но не убьёт ребёнка! Хотя бы из страха сесть за решётку. Он отпустит его! Наверняка, отпустит!»
45.
Двадцать раз попробуйте, на семьдесят первый раз получится.
Армейский фольклор
— Это Шевц, — раздалось в трубке у Антона Гладких, и этого было достаточно, чтобы понять, кого они всё это время пытались вычислить.
Конечно, его пытали.
А чего он ожидал после того, как купился на ту мразь?
Производные армейские и тренировочные пытки ещё никого не оставляли равнодушными. Сколько Антон служил, столько дивился тем, кто считал, что пройдёт их, не сказав ни слова.
Шевца теперь ожидал контрольный детектор лжи.
Но информации, которой он поделился, было вполне достаточно, чтобы заявиться к Кириллу Левину с визитом.
Конечно, было жалко других. Солин дался на допросе тяжелее остальных, так как Антон с ним бок о бок учился и чувствовал некое предательство перед ним за эту неловкость ситуации. Капинус весь допрос был спокоен, и нужды применять силы не последовало, как, впрочем, и с Солиным, который тоже уверенно прошёл все беседы. Шорин вызывал некоторые сомнения, но на последнем этапе допроса показался молодцом.