Виктор был атеистом. Практичность и обоснованность существующего мира с точки зрения физики давали ему банальную точку зрения — всё подвластно научным законам, а то, что неподвластно — то недоказуемо, а раз недоказуемо, значит, не существует. Но с женой он не витийствовал на эти темы. Он знал, что Катя — человек верующий в той самой мере, которая не отвлекает его от бытового уровня, то есть не раздражает в их семейной с ним жизни. Он спокойно воспринимал, что она иногда говорит о Боге, но никогда не видел её молящейся. Не то чтобы его это разозлило бы. Скорее удивило бы, но не навело бы на отрицательные мысли.
Ему было всё равно.
Каждый человек во что-то должен верить. Он верил в материальность вещей и человеческую силу, трудолюбие и перфекционизм.
Может, зная его безразличие к Высшему, Катя и посматривала сейчас в то самое отражение, держась за крестик и немного этого стесняясь.
10.
Поистине, всегда там, где недостаёт разумных доводов,
их заменяет крик.
Леонардо да Винчи
Источник запаха в квартире Алексея искали три дня. Им оказалась протекающая по причине изношенности морозильная камера. При этом наледь внутри была существенной, а вода в формах для льда не застывала, как и не застывали от холода куски охлаждённого некогда мяса. Они-то и протухли, одарив комнаты «телесным» ароматом. Оставленный накануне Лениного отъезда килограммовый ломоть телятины теснился, оказывается, с остальными соседями по составу и форме. Алексей удосужился убрать его в морозилку, но тем самым лишь усугубил качество продукта.
На дворе стоял май. Мухи, окрепшие и надоедливые, не стесняясь нежелания с ними встречаться, летали и жужжали сейчас в красной, зелёной и жёлтой комнатах. Алексей, наконец, протрезвел и вёл себя как ни в чем не бывало, осыпая Лену комплиментами, объятиями и улыбками.
— Пойдём сегодня в кино, — лепетал он, — заказов не будет до понедельника. Хорин сказал, что мы выжали максимальное из того, что могли выжать из процесса Синельникова. Несмотря на провал, обещанные десять процентов — всё же не малая сумма. Мы насчитали восемь тысяч лямов.
— Откуда ты понабрался этих словечек, — фыркнула Лена, отбиваясь от засаленных от жары рук Алексея. — Ты очень изменился, — уклончиво сказала она.
— Из наставника и приличного человека ты превратился в усреднённого юриста, готового на всё ради прибыли. Неужели тебя не волнует то, что этот самый Синельников — мошенник! — выпалила она.
— Как можно так мелочно к этому относиться? — Она повернулась к нему, и на глазах у нее выступили слезы.
— Лёшенька, давай ты вернёшься к тренингам… — прогундосила Лена.
— Ты так изменился, стал непохожим на себя. И вообще, вся эта грязь тебе не к лицу. Ты не для этого создан.
— А для чего я создан? — скрипнул голосом Алексей, будто тот сорвался от волнения. — Сопли ваши подтирать? Душевности раздавать? Да, пойми ты, мне надоело чувствовать себя центральным голкипером среди баб. Мне это с-к-у-ч-н-о, — протянул он на одном дыхании. Мне было это интересным, когда я только устраивался. Сейчас это пустая трата времени, мне ничего она не даёт. Другое дело — юриспруденция, в ней я нашел себя. Расцвел, осмелел, столько всего узнал, — заулыбался он. — Заинька, может, и тебе пойти на курсы? — спросил он так мягко, что Лену даже затошнило.
Этот Хорин уже ассоциировался у нее с адвокатом дьявола, а защита Синельникова, о котором гудел Басманный суд, — неприличной и даже унизительной. С каких пор её муж превратился в защитника «коррупционеров»? Она не таким его знала, не таким его полюбила, не таким представляла.
Руководителя известной многим адвокатской коллегии Хорина очевидцы вообще называли «учителем», вкладывая в это понятие нечто сектантское и зловещее. Ведь он как будто специально выбирал только сложные дела, с наименьшим процентом выигрыша дела и с небольшой гарантией победы. Обычно такие дела принадлежали преступникам, чья вина казалась на первый взгляд неоспоримой.