Прошло вот уже три часа с того момента, как Касьяс умер. Маленькая стрелка двигалась к четырем, и Виктор поймал себя на мысли, что даже не завтракал, но есть ему совершенно не хотелось. Ему хотелось исчезнуть в своё недавнее воображение, где он с женой пил «Пину Коладу» и прятался от солнца в тени могучих пальм. В голове стало пусто. Лишь шум бирюзового океана отдавался в ушах и не уходил, стараясь будто успокоить своего владельца-мечтателя. За плечо кто-то тронул, но он даже не обернулся. Какая-то женщина села с ним рядом и приобняла худыми и тонкими пальцами.
– Не переживайте так, они во всем разберутся, – сказала она. Она смотрела на него сочувственными глазами и гладила себя по волосам. Виктору понравились её духи, с ароматом зеленого яблока – такого сладкого и кислого одновременно. Он был рад, что она сидела подле него. Сидеть с этой незнакомкой в неприятном для Виктора здании оказалось спокойнее.
Она взяла его за руку, пытаясь приободрить.
Телесное прикосновение показалось неуместным, но Виктор смолчал и не отдёрнул руку.
Каждый выражает сочувствие по-своему. В современном мире люди забывают об обычном человеческом тепле, которое может дать совершенно незнакомый человек. Все вокруг чужды друг другу. Чужие проблемы никого не волнуют. Потому что полно своих. Или так кажется, что их полно, а на самом-то деле их и нет.
Здоров – и Слава Богу!
Родные есть – и Слава Богу!
Работа есть – и Слава Богу!
Остальные переживания люди себе придумывают.
Спустя три минуты женщина убрала руку и ушла.
***
– Значит, Вы утверждаете, что не понимаете, от чего умер Роберто Касьяс? – спросил его голос, исходивший от мужчины в синем костюме.
Виктор понял, что он не в обычном участке. Вокруг были тёмные стены, напоминавшие стенки маленькой квадратной коробочки.
Посередине стоял стол, в котором зияла продолговатая дыра – отверстие, из-под которого тянулись железные цепи-наручники. Виктор подвигал ими из стороны в сторону, и они неприятно лязгнули. Он был прикован.
Напротив него находилось зеркало, в котором он наблюдал самого себя. Конечно же, за ним находилась оперативная группа и записывала его голос на диктофон. Он в этом не сомневался.
– Нет, – коротко ответил он, – я до последнего не верил в то, что Касьяс умер. Он мой покупатель, я его толком не знаю… Он хотел приобрести у меня яхту… Вот и все…
– Как давно Вы знали Роберто Касьяса?
– Не так давно. Может, полгода или 8 месяцев. Около того. Нас познакомил мой дядя. Он рекомендовал ему мои яхты.
– Вашего дядю зовут Ростислав Шемякин? – спросил допрашивающий и положил на стол пачку сигарет.
– Да. Только после переезда в Испанию он сменил фамилию на более созвучную там – Жункейра.
– Итак, Касьяс прибыл к Вам издалека, с Филиппин – райского острова, – усмехнулся допрашивающий, и Виктор вдруг услышал гул прибоя.
– Он хотел купить у Вас яхту? Не далековато ли переправлять, или он собирался плавать на ней здесь?
– Это не моё дело, – вздохнул Виктор, – но мне известно, что яхту должны были переправить на Филиппины.
Служитель закона засунул руки в карманы и стал расхаживать по маленькому помещению. Слева за поясом у него висела кобура с пистолетом, на груди был заметен серебристый значок.
Когда он сел, Виктор рассмотрел надпись «Центральное управление по Москве» и ниже «ФСБ РФ». Ощущение важности ситуации вызвало больше страха. Шемякин не сомневался, что распутывать смерть такого человека, как Касьяс, соберётся не только российское ФСБ, но ещё и испанская служба безопасности.
В голове промелькнула искаженное лицо Роберто.
– В разлитом кофе, в чашке Касьяса, обнаружен октаболлин. Что Вы можете сказать по этому поводу?
Виктора передёрнуло. Он не понимал, о каком октаболлине шла речь, но сотрудник безопасности явно ему намекал, что тот умер именно из-за него.
– Что это? – спросил осторожно Виктор. – Это послужило причиной смерти?
Мужчина в синем костюме улыбнулся. Виктор не понял, что такого смешного он ему сказал или спросил. А между тем перед глазами возникла «Мурумчанка».
– Это галлюциногенное средство, которое выписывают психически больным людям. В малых дозах оно безопасно и успокаивает склонного к панике человека, подавляя его страхи. В больших – может вызвать серьёзные галлюцинации и нести в себе наркотическую угрозу.
Виктор сглотнул.
Он чувствовал себя в живом кино. Вокруг него были мрачные декорации, перед ним расхаживал знаменитый актёр, любимец телезрителей. Он играл в эпизоде, который ему совершенно не нравился и, наверняка, не приносил гонораров.
– И что? Роберто Касьяс умер из-за этого октоб..ина? – невнятно отметил Виктор.
– Октаболлина, – поправил его офицер, – он умер от остановки сердца, Виктор Геннадьевич, вызванной именно октаболлином.
– Но Вы же только что сказали, что этот препарат не вызывает страшных побочных действий, кроме галлюцинаций…
– Да, если на него нет аллергии. Вам известно же было, что Касьяс страдает аллергией на психотропные препараты?
– Что? Вы намекаете на то, что я его убил, зная, что он страдает аллергией на галлюциногенный препарат?
Мужчина в костюме присел и зажёг сигарету. Запах серы разошёлся по всему помещению, и Виктор почувствовал никотиново-смоляной аромат.
Мужчина протянул сигарету Виктору, предлагая тому затянуться.
Впервые после нескольких лет завязки Виктор почувствовал сигарету у себя во рту и, совершив непривычный глубокий отравляющий глоток, ощутил лёгкое головокружение.
– Я не привык намекать. Я лишь говорю то, что вижу. Меня зовут Антон, кстати.
– Я буду откровенным, Виктор Геннадьевич. Я верю, что у вас не было причин травить вашего покупателя, тем более что он должен был вас наградить существенной суммой. Вы бы не стали так рисковать до завершения сделки. Но мы не можем вас так просто оставить в покое, не допросив остальных подозреваемых.
– Но кого вы ещё подозреваете?
– Нам понятно Ваше недоумение, но, видимо, вы молодой пока бизнесмен и не сталкивались с возникающими на вашем пути препятствиями. Мы опросим весь ваш персонал и всех присутствовавших в зале заседания сегодня утром, а пока я не имею права Вас здесь держать. Но попрошу подписать подписку о невыезде из Москвы.
Дежурный проводит вас до выхода.
В комнату вошёл молодой парень в тёмно-синей форме и открыл замок, соединявший наручники со столом. Положив свою правую руку на плечо Виктора, он повёл его из зала допросов.
– Это точно из-за кофе? – успел выкрикнуть Виктор, когда дверь, за которой он только что находился, захлопнулась у него перед глазами.
***
В маленькой тёмной комнате было жарко и душно. Температура воздуха за окном перевалила за 22 градуса по Цельсию. Но Анна Черчина тряслась и дрожала от невыносимого холода, который бил по её коже, как мелкий холодный дождь. Она сдерживалась от колотившего внутри страха, но в какую-то долю секунды теряла самоконтроль, и её начинало колотить снова. Она боялась замкнутых пространств, её пугала тяжёлая железная дверь, а выхода из комнаты Анна не видела. Её бы спасла сейчас порция самбуки, налитая горящей струной, с брошенными в стакан ароматными кофейными зёрнышками. Руки, которые наливали ей анисовую настойку, были красивыми и мужественными.
В мужчинах ей нравились руки – сильные, крепкие, способные обнять и защитить от несправедливости. Не из-за той ли самой несправедливости она сейчас находилась в этом отвратительном месте? Что она могла сказать, если всё, что слетит с её губ, сулило ей несчастье и безысходность.
Она попросила воды.
И когда ей принесли воду, представила самбуку, которую наливает знакомый ей бармен. Ей же всего двадцать четыре, и она не обязана отвечать за такие серьёзные поступки. Её место в институте, в клубе, за ресепшеном, наконец.