И кто-то привычно говорил:
— Еще немного, потерпи…
А кто-то жалел непритворно:
— Такая молоденькая…
Потом рана стала подживать, и рука снова обрела подвижность, и я училась шевелить пальцами заново, как будто раньше никогда не умела этого делать.
Я попала обратно в свою часть. О, неожиданное счастье! Командир дал мне отпуск на целых три дня.
Я решила непременно побывать у матери Сергея Кукушкина, увидеть ее, рассказать, как погиб сын.
Я не могла не встретиться с ней. Я считала — мать должна знать все, как было.
Хотя я и решила поехать к ней, а все равно было боязно, потому что я не представляла себе, как же это все произойдет? Как я начну говорить?
Я вскочила с постели, несмотря на холод, стала шагать по комнате, разговаривая сама с собой.
— Мне не холодно, — говорила я. — Мне совсем, совсем не холодно, ни капельки!
Этому когда-то научил меня Кот.
— Коли тебе плохо, старайся уговорить себя, что все хорошо.
Я спрашивала:
— А если у меня болит что-то?
Он отвечал:
— Говори себе: у меня ничего не болит — и увидишь, болеть не будет…
Не знаю, может быть, он и умел уговорить себя, а мне это никак не удавалось. Если болел зуб, то скажи я себе даже сто тысяч раз: «Зуб не болит», — он все равно продолжал болеть.
Я забыла о холоде, потому что боялась встречи с матерью Сергея, и думала о том, как это все будет. Да и какие найти для нее слова?..
Ведь для нее он не солдат, погибший геройской смертью, а сын, ее мальчик, которого она кормила грудью и который был для нее самым красивым, самым умным…
Луна между тем зашла за облако, в комнате опять стало темно, и я поняла, рассвет недалек. Перед рассветом всегда наступает самая большая темень, словно ночь напоследок решает побороться еще раз, заранее зная, что не сумеет не уступить дню…
Утром мы с Иваном Владимировичем снова уселись за стол на кухне пить чай. А потом он дал мне прочитать письма Кота с фронта.
Письма были короткие, на мой взгляд, излишне бодрые:
«У меня все хорошо. Я живой, здоровый, даже потолстел, а это мне совсем не нравится, потому что толстеть — значит стареть…»
Конечно, я понимала, он пишет так только лишь для родителей, чтобы они не тревожились о нем, и все же меня как-то резанул ненатурально лихой тон его писем. Впрочем, подумала я, он был такой всегда, не хотел, чтобы о нем беспокоились, никогда не жаловался, не ныл, а переносил все, чтобы с ним ни случилось, молча, про себя.
Я была влюбчивой и впервые влюбилась, когда училась в пятом классе, в Диму Коркина, моего одноклассника.
Но Дима, не подозревая о том, что я влюблена в него, как-то залепил мне снежком в ухо, и я до того разозлилась, что вся моя любовь разом кончилась.
В шестом классе мне понравился наш учитель физкультуры, щекастый красавец гигантского роста, щеголявший литыми мускулами.
Моя подруга Лиля Россиянова говорила о нем с придыханием:
— Не мужчина, а сплошной подарок…
Однако «подарок» не обращал на меня никакого внимания и только однажды спросил во время тренировки по прыжкам с шестом:
— И чего ты такой хиляк? Каши, наверно, мало ела?
Все засмеялись, громче всех смеялась Лиля, а я с того дня перестала дружить с ней и постаралась забыть о том, что была влюблена в «подарка».
Но та же Лиля, как-то случайно увидев Кота, спросила:
— Как же это ты до сих пор не влюбилась в него?
— Не знаю, — ответила я. — Просто не думала об этом…
— Я бы влюбилась сразу, — сказала Лиля. — В него нельзя не влюбиться.
Кот казался мне старшим братом. С ним было надежно, он был добрый, сильный, никогда не обижал меня, а если подшучивал, то не обидно, и я первая смеялась вместе с ним.
Но слова Лили не прошли бесследно. Я стала смотреть на Кота уже другими глазами. И, учась в девятом классе, поняла — Кот самая что ни на есть настоящая любовь.
Я не решилась признаться ему, а он ничего не знал о том, что люблю его. Он поступил учиться в геологоразведочный, ему стали часто звонить девушки, и я сама не раз подзывала его к телефону и слушала, как он назначал свидания то одной, то другой, а потом, побрившись, надев свежую рубашку, уходил гулять и по дороге дергал меня за косичку.
В такие дни он возвращался поздно. И я всегда просыпалась, когда он поворачивал ключ в замке. И представляла себе, как он гулял с очередной девицей, что говорил ей, как смотрел на нее своими светлыми смеющимися глазами…
За год до войны у Кота появилась одна, уже постоянная девушка, вытеснившая всех остальных.
Звали ее Оксана, она была высокая, под стать ему, бледная, неприветливая, с надменным лицом, которое казалось всегда немного заспанным.