На первом этаже накрыли «чай для гостей». На столе красовались лучший сервиз с широкими гирляндами из розовых роз по краям чашек, сердцевинки салата-латука, тонкие кусочки хлеба со сливочным маслом и хрустящие кексы, испеченные утром. Эдмунд и Лора чинно восседали на жестких «виндзорских» стульях. Сперва полагалось взять по кусочку хлеба с маслом. Хлеб с маслом всегда вначале: дети затвердили это как «отче наш». Однако мистер Херринг, самый старший из присутствующих, который был обязан подавать хороший пример, начал с кексов, внимательно осматривая каждый, а затем в два счета расправляясь с ним. Впрочем, не успел он доесть последние несколько кексов, как миссис Херринг положила ему на тарелку кусочек хлеба с маслом и многозначительно протянула латук; а когда он скрутил нежные молодые листья салата в тугой рулет и обмакнул в солонку, его жена взяла ложечку и насыпала соли на край его тарелки.
Миссис Херринг ела очень благовоспитанно: крошила кекс на тарелку, выбирала и отодвигала в сторону смородину, поскольку, как она объяснила, та была ей не по вкусу. Беря чашку, она округляла отставленный мизинец и отхлебывала чай, точно птица, подняв глаза к потолку.
Пока все сидели за столом, дверь была широко распахнута, и с улицы доносились аромат цветов и жужжание пчел, виднелись покачивающиеся верхушки фруктовых деревьев, словно обещая Лоре и Эдмунду, что скоро чопорное, церемонное чаепитие закончится и вся эта благодать будет ожидать детей в саду. Тут у дома остановилась какая-то женщина, внимательно осмотрела нагруженную двуколку, поставила ведра с водой и отворила калитку.
– Да ведь это Рэйчел. Чего ей надо? – сказала Эмма, несколько раздосадованная вторжением. А Рэйчел надо было знать, что за гости приехали и с какой целью.
– Уж не миссис ли Херринг это… и мистер Херринг вместе с ней! – воскликнула соседка с оттенком радостного удивления, приблизившись к двери. – Надо думать, вы притащились, чтобы разобрать этот ваш старый чулан! Я так и решила, когда увидела у калитки двуколку: «Это миссис Херринг наконец-то явилась за своим барахлом». Но я была не совсем уверена, ведь вы набросили сверху водонепроницаемую покрышку. Как вы оба поживаете там у себя?
Во время этой речи миссис Херринг на глазах оцепенела.
– У нас все хорошо, спасибо, – процедила она, – и нам очень нравится наше нынешнее жилище, хотя не понимаю, какое вам до того дело.
– О, это не в обиду вам, не сердитесь, – слегка смутилась Рэйчел. – Я лишь хотела узнать, так, по-дружески.
И, тяжело ступая, она отправилась восвояси, мимоходом бросив на двуколку последний любопытный взгляд.
– Нет, вы слыхали? – воскликнула миссис Херринг. – Я в жизни не видывала такого количества невеж! Женщина, с которой я, живя здесь, едва давала себе труд здороваться, смеет так панибратски ко мне обращаться!
– Она ничего дурного не имела в виду, – стала оправдываться Эмма. – Здесь так мало всего происходит, что люди интересуются приезжими куда больше, чем в городе.
– Эта особа мною интересуется! Какая бесцеремонность! – воскликнул до сих пор молчавший мистер Херринг. – Будь моя воля, я бы поучил ее, как вести себя с теми, кто выше ее по положению.
– Видит бог, пока мы здесь жили, я делала все возможное, чтобы указать им место, – вздохнула миссис Херринг, остывая, – но все без толку. Если бы вы спросили меня, почему мы вообще решили тут поселиться, я не смогла бы вам ответить, разве что сказала бы, что дом этот в то время, когда мистер Херринг ушел на покой, отдавали задешево, а в придачу шел отличный участок земли. В Кэндлфорде все совсем по-другому. Конечно, и там есть бедняки, но мы не водим с ними компанию; они обитают в своей части города, а мы – в своей. Видели бы вы наш дом: красивая чугунная ограда перед фасадом, и крыльцо с лестницей не такое, как здесь, где дверь выходит прямо на дорожку и, отворяя ее, вы тотчас натыкаетесь на кого-нибудь, не успев ничего сообразить. Не то чтобы сам дом нехорош, – поспешно добавила миссис Херринг, вспомнив, что является владелицей коттеджа, – но вы понимаете, о чем я. Кэндлфорд другой. Цивилизованный, как выражается мой зять, а ведь он работает в самой большой бакалейной лавке города, кому и знать, как не ему. «Цивилизованный город», – говорит он, и это правда. Деревню, подобную этой, не назовешь цивилизованной, не так ли?