— Я останусь таким, каким был всегда, — бормотал он, поправляя узел на галстуке и одергивая манжеты.
Однако на третий день после разговора с чиновником Патен повел себя самым неожиданным образом он сидел на корточках, спиной к стене, и вдруг увидел в другом конце узкого коридорчика ту самую молодую китаянку, она быстро и бесшумно переходила из одной комнаты в другую. Патен пополз вперед на коленках и успел схватить женщину за подол, прежде чем она закрыла за собой дверь. Она хихикнула и с улыбкой обернулась к нему.
— Теперь не уйдете! — воскликнул Патен, а китаяночка рассмеялась в голос.
«Что же дальше — подумал он. — Ну и ну…»
Вслух же умоляюще сказал
— Прошу вас, скажите, что мне делать…
— Делайте, что велено, — мягко прошептала женщина. — У вас нет выбора. Сейчас вы такой нелепый и некрасивый, а тогда станете прелесть каким красавчиком.
Патен хотел возразить, потянул за подол, но женщина вырвалась, заскочила в комнату и заперлась. Он стукнул в дверь кулаком и крикнул
— Ну хоть дайте мне позвонить! Да что там, я требую, слышите, требую!
Тут же откуда ни возьмись позади Патена появилась хозяйка. Он сконфуженно поднялся с колен, она же почтительно ему поклонилась, пригласила в кабинет на первом этаже и указала на телефон.
— Все ваши приказания, кроме одного, всегда будут выполняться, — сказала она, снова низко склонилась перед растерянным Патеном, несмотря на его протестующий жест, и тактично вышла.
Патен лихорадочно набрал номер пекинского коллеги, и, когда тот узнал его, у пленника от волнения и радости задрожал подбородок. Коллега осведомился о здоровье Патена, спросил, как идут дела. Патен принялся сбивчиво рассказывать, что с ним произошло, он понимал, конечно, насколько неправдоподобно все это звучит, и потому сначала усмехнулся, будто пошутил, а потом, умирая от смущения, стал умолять, чтобы ему поверили, и все никак не мог остановиться. «Боже мой, боже!» — пронеслось у него в голове. Коллега расхохотался в трубку. А затем, как припоминал позднее Патен, небрежно сказал примерно следующее «Дорогой мой, делайте все, что они хотят, это главное!» Когда же Патен попытался объяснить, что он в смятении и не может согласиться на то, к чему его вынуждают, — это слишком для него серьезно, коллега перебил его строгой отповедью в коммерции главное — ни в чем не перечить клиентам. Патену стало стыдно, что он сам об этом не подумал, а струсил и разнылся из-за непредвиденных осложнений, он обещал быть более дипломатичным, даже извинился и повесил трубку. Но еще долго сидел в кресле, озадаченный.
— Почему, в конце концов, обязательно надо оставаться таким, как есть — прошептал он наконец, удивляясь тому, что уперся из-за какой-то мелочи.
То, чем он был, нетрудно выразить в нескольких словах — это легко мог бы сделать он сам или любой из его коллег; и требуется всего-то устранить этого ничтожного нынешнего Патена, его малюсенькую душонку, ради того чтобы Патен обновленный мог свободно ходить по поселку и заниматься порученным делом. Да и кому он нужен, старый Патен, кто о нем пожалеет. Ни жена, хоть у них приличные отношения, ни сослуживцы не питают к нему привязанности и смотрят на него скорее брезгливо-равнодушно. Так кому жалеть о том, что он изменится
Патен хлопнул в ладоши. В ту же секунду вошла хозяйка и с ней молодая китаянка с видом приветливым и любопытным. Когда же Патен взволнованным, дрожащим голосом объявил, что согласен подчиниться требованию чиновника, китаяночка, которую Патену лестно было считать своей приятельницей, подпрыгнула от радости и воскликнула
— О, какой вы станете красавчик!
Хозяйка шлепнула ее по губам, но она все равно сияла улыбкой и растягивала пальцами уголки глаз — показывала, как похорошеет Патен и как он будет ей тогда нравиться. Глядя на них, Патен рассмеялся. Тогда засмеялась и молодая китаянка, довольная тем, что развеселила его, а Патен вдруг заметил, что она почти беззубая, у него ёкнуло сердце, но он только засмеялся еще громче.
Главе администрации немедленно доложили о решении Патена, он не соизволил еще раз прийти к нему сам, но прислал ему в наставницы женщину — и не кого-нибудь, а свою собственную жену. Когда она подошла к сидящему за столиком в нижнем зале Патену, он сначала краешком глаза следил, как она усаживалась, как праздно сложила руки, зевнула, а потом удивленно поднял голову, чтобы разглядеть ее как следует несмотря на китайские черты, коротко стриженные жесткие черные волосы, она кого-то ему напоминала, не какого-то определенного человека, а тип лица, очень распространенный, встречающийся и в его семье, да, может, даже имеющий сходство, пусть грубое и отдаленное, с ним самим. В изумлении он спросил ее по-китайски, откуда она родом.