Он был героем и был трусом, был глупцом и мудрецом, бирюком и примерным семьянином, богатым и бедным.
Отказали ноги, давно сбитые в кровь о камни. Волк пополз дальше, цепляясь за убегающие от него видения. Ещё чуть-чуть. Ведь там она — его жизнь. И он не может просто так от неё отказаться. Поэтому ещё немного проползти, до следующих зеркал, оставляя на полу кровавый след. И немного отдохнуть, впитывая новую порцию видений слева и справа. И новый рывок, к следующим зеркалам. А потом ещё. И ещё раз. И ещё.
Сломанные Жнец знает когда пальцы скреблись по полу. А Волк, прильнув к холодному полу, рыдал. Сил на то, чтобы проползти хотя бы до следующей пары зеркал, не осталось. А значит, и смысла в его жизни тоже больше не осталось. Вся жизнь была там, в каких-то десяти метрах. Так далеко для потерявшего все свои силы старика.
Старика? Волк помнил себя молодым и полным сил. А ощущал старым и немощным. Готовым встретить смерть. Мара, Ле Тед, Жнецы… или Эттлин. Волку было наплевать, кто именно проводит его на Тот Берег.
«Жаль, рядом нет Эспер!» — мелькнула в гаснущем сознании мысль — «Мне её очень не хватало все эти годы!»
Стоп! Зеркала не показывали никакой Эспер. А она была. Настоящая, не подсмотренная в отражении. Как и его жизнь. Настоящая жизнь. Она здесь и сейчас, теплится в израненном, но ещё довольно крепком теле. Волк не жил те жизни из зазеркалья. Это были чужие жизни. Но он чуть не отдал свою за возможность чуть дольше наблюдать за миражом. В ярости юноша поднялся, и откуда только силы взялись. Сделал несколько шагов, и что есть мочи обрушился на обманувшее его зеркало. То, не выдержав, лопнуло.
А затем лопнуло зеркало за спиной Волка. И соседние зеркала. Звон бьющихся зеркал сперва нарастал, но затем стал отдаляться, уходя дальше вглубь коридора.
LXVIII
— Повтори! — Волк кивнул бармену на опустевший рокс.
Тот понятливо схватил бутылку пятнадцатилетнего бенромаха, подошёл к столику, за которым сидел мужчина и до краёв наполнил стакан.
Волк отмечал. Грустно и в одиночестве. Шесть лет прошло. Как же быстро летит время. Ровно шесть лет назад он очнулся в лесу, перенесённый из другого мира с помощью артефакта, который назывался Клетка.
В кармане был только паспорт на имя Волкова Виктора Дмитриевича двадцати лет от роду. Причём паспорт несовершеннолетнего. С фотографии смотрел тот самый мальчик, за жизнью которого Волк столь пристально следил в коридоре.
Коридор снился Волку практически каждую ночь. И чаще всего ему виделись заключительные минуты пребывания в том жутком месте.
Он лежал на полу, обессилевший и раненный, а зеркала вдоль всего коридора лопались, наполняя пространство немелодичным звоном.
И тут полумрак этого места загорелся ослепляющим светом. Белая башня проступила на стене прямо там, где до этого висело разбитое юношей зеркало. Свет поутих, и из башни вышел Фаллстар.
Старик приблизился к Волку, будто пушинку подхватил его, взвалил на плечо, и отправился в сторону, коридора. В ту самую, куда полз ещё полчаса назад узник Клетки. А сияющая башня, исказившись, просто последовала за своим хозяином.
— Да, рановато тебе в коридор многих судеб соваться — ворчал Фаллстар, бодро вышагивая и даже не смотря в сторону лопнувших зеркал.
А посмотреть, между тем, было на что. Разбитые стёкла исчезали, а сами зеркала будто покрывались тяжёлой плёнкой, внутри которой вновь начинала клубиться тьма.
— Ты всё делал правильно! Там, в Альегоре. Попал в нужное время, в нужное место. А тот факт, что к тому миру ты имеешь вполне себе посредственное отношение, позволял тебе, фактически, жить по часам своего родного мира. Крутая штука. Жаль, что смертельно опасная для любого, кто рискнёт ей воспользоваться. Время, всё-таки, штука нелинейная, если относительно разных миров смотреть. И шутки с ним плохи. Но ты наловчился вылавливать отзвуки своего временного потока через межпространство. Ту непонятную для аборигенов штуку, что в Альегоре, да и всём том мире звали Тем Берегом. Который, конечно же, никакой не загробный мир.
Он шёл и шёл, рассуждая о природе Межпространства. И о природе Клетки. Последняя, как оказалось, вовсе не орудие пыток. А экспериментальный артефакт для путешествий через всё тоже межпространство. Что-то вроде якоря для кораблей Жнецов. Которых тоже как-то звали «на самом деле». В снах Волк не был в состоянии воспроизвести и половины озвученного. Но затем старик вновь начинал говорить о Волке.
— Внести такой элемент дестабилизации, как ты. Взрастить целого Маора, который сможет завершить начатое. Труд, которым можно было бы гордиться. Но, правда в том, что ты мне в том мире больше не нужен. Я подумывал от тебя избавиться, но ты достаточно упорно занялся своим выживанием. Это достойно уважения. И награды. А поэтому я верну тебя домой. В мир, из которого четыре с копейками года назад, по твоему времени, тебя забрал.
И он попросту швырнул юношу в одно из зеркал. А за его спиной, всё столь же ярким пламенем, сияла белая башня.
Тогда, шесть лет назад, один в лесу, он явственно помнил свою жизнь в Альегоре, а вот то, что было до лагеря, было скрыто какой-то мутью. Но стоило вернуться в этот мир, как память быстро-быстро стала «восстанавливать» утраченные фрагменты. Его звали Виктором. И свою татуировку, давшую ему имя в Альегоре, он набил себе в подарок на пятнадцатилетие. Ух, как тогда ругались на него воспитатели. Волк был сиротой и воспитывался в детском доме. Ему вспомнились ребята, с которыми он рос. Воспитатели, такие разные по характеру. И директор. Их мудрая, хоть и строгая директор, на трудах и усилиях которой детский дом и держался. Он вспомнил, как выращивал куриц и работал на огороде. В тот год директор честно сказала, что их шестьдесят воспитанников, а денег государство выделило только на двадцать четыре. И всех оставшихся тоже необходимо одевать, обувать, кормить. И поэтому поработать придётся всем вместе. И они работали все вместе. А сотрудники, начиная с директора и заканчивая уборщицами, несли из дому банки с заготовками, еду со своих огородов, инвентарь для огорода и сарая, удочки и снасти для ловли рыбы. А ещё одежду и игрушки собственных детей, чтобы дети детского дома ни в чём не чувствовали себя ущемлёнными. Выдюжили. Выжили. А вслед за плохими годами пошли хорошие. И пусть государство по-прежнему не выделяло достаточного количества средств, директор нашла спонсоров. И жил маленький Витя вполне себе благополучно. Жаль, что видения в зеркалах врали, и никакой семьи у Волка не было. Ну или не врали, а показывали те «возможные» жизни, которых у Волка никогда и не было. Может где-то там, на первых, прошедших мимо внимания Волка зеркалах, было показано то событие, что привело к текущей вариации жизни.
Так или иначе, но пятнадцать с половиной лет мальчик Витя жил в детском доме и не тужил. А потом исчез на долгие четыре (почти) года.
И когда вернулся то, восстановив память, отправился всё туда же, в детский дом. Встретили его появление бурно. Ругались, плакали, смеялись. Не верили себе и своим глазам. Оказалось, что естественно, что искать Витю не прекращали. Искали и своими силами, и через волонтёрские движения, и, разумеется, через государственные структуры. Искали, даже потеряв надежду. А он взял, и нашёлся сам.
После медицинского обследования дружно пришли в ужас от того, каким количеством отметин наградил Виктора, то есть Волка Альегор. А уж когда стали спрашивать, где это парень пропадал всё это время, то сединами стали покрываться даже видавшие виды психолог и, и без этого рано поседевшая, социальный работник.
Волк придумывать ничего не стал. Разве что некоторые части утаил. Привезли, куда именно, он и сам не знает. Климат умеренный. Держали в бараках и под охраной. Заставляли работать. Его, как ничего не умеющего, заставляли выполнять черновую работу. Остальных на производстве держали. На каком? Непонятно. Но люди умирали. И его потом перевели на другую работу. Тела сжигать. Много, по нескольку каждый день. Сбежал. Там леса кругом. В-основном лиственные. Шатался очень долго. Несколько недель. Как выжил не понимает и сам. Но вышел к людям. И направился в единственное место в этом мире, где мог чувствовать себя в относительной безопасности.