Закусываю нижнюю губу, когда его руки увитые выступающими венами тянуться к пряжке ремня. Щелчок. Секунда и его джинсы вместе с нижним бельём оказываются на полу.
Он делает шаг вперёд, и мой взгляд замирает на его возбужденном члене: прямой, так же увит венами. Большой. Как он поместился во мне?
— Нравится? — смотрит прямо в глаза.
Ещё они шаг, и парень возвышается надо мной. Хватает за затылок, вторая рука ложиться на поясницу. Впечатывает в себя, заставляя задыхаться от поцелуя.
Дергает кран и откуда-то сверху, мелким дождиком начинает сыпаться вода.
Джаспер поворачивает меня спиной к себе и давит на поясницу, вынуждая прогнуться.
— Джаспер..
— Тише, птичка, — растирает по моей спине воду. — Я не сделаю тебе больно. — Расталкивает мои ноги.
Гладит ягодицы, просовывая ребро ладони между ними.
Напрягаюсь. Прислушиваюсь к собственным ощущениям.
— Если я попрошу остановиться, ты остановишься!.. — прозвучало неуверенно. Разворачиваю голову, чтобы увидеть его эмоции.
Парень кладёт пальцы на мое лицо, немного надавливая на щёки и снова целует.
— Не бойся и помни: я люблю выдавливать глаза, — издаёт короткий смешок. — Не насилую.
— Не самое романтичное о чем можно вспомнить в данный момент.
— Зато честно.
Его рука опускается к шее, сжимает грудь. Проводит по рёбрам, оглаживает живот. Спускается ниже, несколько раз скользя по чувствительному бугорку и раздвигает складочки, медленно проталкивая в меня налитый член. Замирает. Растягивает под себя.
В этот раз ощущения не такие острые. Возможно, потому что страх мешает отключить голову.
Но когда его пальцы ложатся на клитор и начинают вторить толчкам члена внутри меня — я теряюсь в пространстве.
Свободная рука ложиться на грудь и сжимает ее, оттягивая сосок.
Упираюсь ладонями в мокрую кафельную кладку и неосознанно прогибаюсь.
Перед глазами пляшут чёрные точки. Ноги слабеют. Неконтролируемые стоны срываются с мокрых губ. Я слышу как позади часто дышит парень. Слышу и не могу поверить, что это происходит со мной. Что именно он сейчас заставляет стонать под ним.
Мне хочется его трогать. Царапать до крови. Делиться тем безумием, которое переполняет меня.
Прижимаюсь к нему спиной, хватаясь за затылок. Царапаю кожу как и хотела. Чувствую, как внутри становится тесно, натягивается и вот-вот взорвется. Пусть взорвется, я уже ничего не соображаю.
— Ещё.. пожалуйста.. ещё!
— Так? — иронично спрашивает, толкаясь в меня грубее. До синяков сжимая мои бёдра.
— Да! Да..
Ещё совсем немного и я взрываюсь, а он взрывается следом за мной, кончая на спину. Вода быстро смывает, не оставляя и следа от его спермы. Только приятная нега, расползающаяся по телу, напоминает мне, что Джаспер довёл меня дважды до оргазма.
На утро я просыпаюсь первой с четко бьющейся в голове мыслью — «бежать». Дежавю. Год назад я испытывала тоже самое: бежать без оглядки, невзирая ни на что.
Мне кажется, Джаспер не спал. Он решил мне позволить это сделать. Может быть ему хватило нашей ночи и шатен просто решил не вмешиваться? В любом случаи спасибо ему за это. В голове до сих пор звучит эхо собственных стонов, отражающихся от кафельных стен. Как бы я смотрела ему в глаза?
Я ни о чем не жалею но, сейчас, я хочу сбежать.
Интерлюдия
ОДИН ГОД НАЗАД.. Вердингс. Поместье семьи Баво.
Девушка морщится, закрывая руками уши. Прячется под подушку, наивно надеясь, что это поможет не слышать детский плач.
На улице непроглядная ночь, Эва уже сбилась со счета, сколько по времени орет ее дочь.
Она знает, чего хочет ее ребёнок. От материнского инстинкта не избавиться. Но Эва не может взять дочку на руки, успокоить, обнять и пообещать, что все будет хорошо.
— Эва!
Дверь резко распахивается и в комнату входит ее отец. Девушка подпрыгнула от неожиданности и села на кровать, поджав под себя ноги.
— Ты что, совсем не слышишь, как надрывается ребёнок? — Энзо захлопывает дверь и подходит к малышке в кроватке. — Сделай, хоть что-нибудь!
— Я не могу! — повышает голос на отца.
Она, правда, не может. При каждом взгляде на ребёнка внутри все обрывается. Все внутренности будто облили кислотой. Она выжгла огромную дыру в груди. Дыру несовместимую с жизнью. Эва мертва. Изо дня в день становиться только хуже. А прямое доказательство, что Маркус Бруно был не обыкновенным кошмаром, заставляет мучиться в разы сильнее.
— Ребёнок не виноват, что его биологические родители безмозглые особи! — рявкает в ответ и берет на руки трехмесячную Ноэми.
Энзо горит в собственном аду. Он надеялся, что все позади. Много лет назад умыл «кровавые» руки оставив прошлую жизнь, за плотно закрытой дверью. Залёг на дно, стал примерным семьянином.
Он воспитывал дочь как считал правильным. Оберегал ее от внешнего мира и не уберёг. Случилось то, чего мужчина боялся больше всего: жизнь оказалась безжалостна к его ребёнку, так же как и нему.
Но момент с Ноэми воспринимается острее всего. Он тоже был никому не нужен. Маленький Энзо не был виноват, что ему достались такие родители. Его внучка тоже ни в чем не виновата. Это ангел — чистый ребёнок и его Эва должна наступить на глотку собственному эгоизму и воспитывать дочь должным образом.
К сожалению, мужчина не понимал в каком состоянии его дочь. Точнее не принимал. Принятие — значит крах всей его жизни, все к чему так долго шёл. Он просто хотел отсрочки, иначе, «принятие» сожрет его.
Энзо ничегошеньки не сделал с подонком, надругавшимся над его ребёнком. Энзо запретил делать аборт.. .
Почему? Потому что многолетняя дружба с Марко Бруно была важнее? Или потому, что это будет обозначать, что он не смог создать ничего нормального?
Мужчина в очередной раз закрылся думая, что поступает верно. Никого не слышал и не слушал. Находился, за долгие мгновения до принятия разрушенной жизни, причём не одной.
Как только Энзо с Ноэми скрылись за дверью, Эва кинулась к шифоньеру.
«Бежать!» отбойным молотком билось в ее голове. Ни секундой больше она не пробудет в этой клетке.
Кидает в небольшую сумку все, что попадается под руку. Без разбору. Сгребает все украшения, надеясь сдать их, и получить немного наличных.
Она не знает куда пойдёт. Нет четкого плана, только имя: Маркус Бруно. Оно как путеводная звезда в океане ненависти, без сомнений приведёт куда нужно.
Бесшумной тенью Эва проскальзывает в коридор. Решает уйти через кухню и заодно захватит немного припасов в дорогу.
Идя по темному коридору, ориентируется по памяти. В детстве, она тоже так сбегала из дома, но могла себе позвонить только двухчасовой побег.
— Эва! — шипит женский голос. Кто-то цепко хватает девушку за руку.
Мама..
— Где отец? — смотрит на Аллегру перепуганными глазами. Всего-то несколько шагов ее разделяют от побега.
— Уснул. Вместе с Ноэми, в нашей комнате.
Родители Эвы — самое лучшее, что может случиться с Ноэми. Так будет правильно. Она поступает верно.
— Ты меня не остановишь! — машет головой, чувствуя как, от предательских слез, пекут глаза. — Мам, не остановишь.. — скулит от отчаянья, чуть ли не падая на колени.
Голубые глаза Аллегры тоже заблестели в темноте. Не остановит. В отличие от отца, мать умирала вместе с дочерью. Только боль Аллегры заключалась в том, что она не способна залечить невидимые раны своей крошки. Это угнетало. Это убивало.
Женщина достает свёрнутый в несколько раз клочок бумаги и суёт его в руки дочери.
— Я знала, что так будет! — шепчет, роняя слёзы, гладя свою девочку по голове. Она так любит ее.. — Здесь адрес Карло Ноэ. Найди его. Расскажи, кто ты и что с тобой случилось. Он поможет. И поклянись, что будешь звонить мне!