– Удивлюсь. В общем, хоть мы с тобой и только что познакомились, ты мне уже нравишься. Но еще надо познакомиться с остальными и заручиться их согласием.
– И сколько остальных?
– Четверо: Тайла, Сэм Ричардс, Юстин и Юстина Чоу. Они близнецы.
– Интересно, – заметил я.
– Все – отличные ребята, даю слово. Заглянешь вечерком? Тогда бы и повидал всех.
– Увы, не смогу. Сегодня вечером я должен быть дома. По случаю моего второго рабочего дня намечается официальный ужин под девизом: «Ура, наш малыш нашел себе место».
– Ну да, такое не пропускают, – согласился Тони. – Когда думаешь освободиться?
– Точно не знаю, возможно, в полдесятого, самое позднее – в десять, – ответил я.
Тони отправил мне по общему каналу приглашение:
– Вот смотри. По вторникам у нас вечер встречи на «Агоре». Мы болтаем, вышибаем друг дружке мозги в шутере. Заскакивай. Перекинешься парой слов с нашими, схватишь пару пуль в голову.
– Звучит заманчиво.
– Отлично! Тогда я высылаю форму заявления на комнату и улаживаем формальности. Нужна плата за первый месяц и залог.
– Хорошо, – согласился я.
– Ну, вообще класс! Если сегодня все поставят подписи, ты сможешь заехать, как только придет платеж.
– Ты не собираешься проверять биографию и все такое? – поинтересовался я.
– Крис, мне кажется, вся твоя жизнь – сплошная проверка биографии, – ответил Тони.
Глава 6
– Ох, чтоб мне провалиться! – выдохнул я, завидев у дверей нашего дома камердинера.
В четыре мне вырвали зуб, действие обезболивающего уже начало проходить, и я был в скверном настроении. Присутствие камердинера означало одно: на ужин приглашены спонсоры. Вообще-то, большинство автомобилей уже ездили и парковались сами, но оставались еще люди, которые во что бы то ни стало желали сами крутить баранку и пыжились от гордости в своих тупых машинах. Именно к этой плеяде принадлежала и кучка тронутых стариков, готовых поддержать моего папу в борьбе за сенаторское кресло. Общение с ними обещало быть даже неприятнее, чем удаление зуба.
Мама точно определила мое настроение, как только я поднялся к ней. Она протянула ко мне руки и миролюбиво произнесла:
– Крис, пожалуйста, не вини меня. Я думала, у нас будет просто семейный ужин. Я даже понятия не имела, что папа собирается превратить его в благотворительный прием.
– Что, в самом деле?
– Твой скепсис понятен, но это правда.
За ее спиной нанятый персонал из кейтеринговой компании под руководством нашей домоправительницы Лисли раскладывал приборы. Я посчитал их.
– Мам, тут шестнадцать приборов! – воскликнул я.
– Знаю, – ответила она. – Извини.
– И где же все?
– Пока не все приехали. А те, кто приехал, сейчас в ветлечебнице.
– Мама, – предупредил я.
– Знаю, мне не следует произносить это вслух, – сказала она. – Я исправлюсь. Они в «зале трофеев».
– Значит, это не обычное сборище идиотов.
– Ты же знаешь своего отца. Пускает пыль в глаза новым толстосумам. Это было бы вульгарно, если бы не действовало так эффективно.
– Что не отменяет вульгарности, – заметил я.
– Не отменяет. Но ведь действует, – возразила мама.
– Папе не нужны их деньги, чтобы стать сенатором.
– Твоему отцу нужно, чтобы они поверили, что он заинтересован в их капиталах. Вот почему он берет их деньги.
– Да-а, тут никаким вероломством и не пахнет.
– Что ж, для избрания твоего отца нам всем нужно постараться. А как твой второй день?
– Интересный, – сказал я. – Работаю над одним делом по убийству. А еще, мне кажется, я нашел себе квартиру.
– Я по-прежнему не понимаю, зачем тебе квартира, – сердито проговорила мама.
– Мам, ты единственный в мире человек, для которого разговор о моей квартире интересней разговора об убийстве.
– Мне кажется, ты увиливаешь от ответа, – напомнила мама.
Я со вздохом поднял руку и принялся загибать пальцы:
– Во-первых, затем, что добираться каждый день из Потомак-Фоллс до Вашингтона – удовольствие не из приятных, и ты это знаешь. Во-вторых, потому, что мне двадцать семь и уже как-то неприлично жить с родителями. В-третьих, мне надоедает выступать средством наглядной агитации для политических амбиций моего папочки. И с каждым днем все больше.
– Крис, это нечестно.
– Брось, мам. Он ведь и сегодня устроит то же самое. А я больше не пятилетний малыш, которым можно козырять на слушаниях в конгрессе для сбора пожертвований на хаденов. Господи боже, я же теперь федеральный агент. Выставлять меня напоказ уже даже противозаконно. – Я почувствовал острую боль, когда действие обезболивающих совсем закончилось, и невольно приложил руку к щеке.