Пока Мюзикетта, Боссюэ, Жоли, Баорель, Прувер и Эпонина, а так же Фейи и Курфейрак наводили мало-мальский порядок (Курфейрак по большей мере постоянно восторженно вопил, когда натыкался на разные сокровища Лавки), Ферр, Анжольрас, Понмерси и сам Грантер засели с ноутбуками и несколькими учебниками по праву возле окна. Нужно было разобраться с обвинением, теми данными, что у них имелись насчёт продаж, сопоставить с той информацией, которую выдвинула против них налоговая… Анжольрас склонился над калькулятором с ручкой, подсчитывая доходы, время от времени ругаясь под нос. Ферр обсуждал с Мариусом разные нюансы в законодательстве, а Грантер искал в интернете похожие случаи и то, какой вердикт вынес суд. Поскольку он был левшой, а именно левая рука пострадала на протесте, Эммануэль печатал правой, и выходило это у него немного медленней, что страшно раздражало. Как и всё, к чему он прикасался. Он уже несколько раз обливался чаем.
- Я тут подумал, — из глубины комнаты появился Курфейрак, на голове которого была картонная корона. Грантер помнил её. Сделали её на юбилей Шекспира: тут по ролям читали Макбета. Дети, почему-то. — Может быть, нам пошантажировать Жавера? Он ведь никак не откупился за то, что покалечил тебя, Эр.
Художник перевел взгляд на Анжольраса, который прикусил колпачок ручки. Он уже думал об этом, но потом отказался от этой идеи. Грантер понимал, что Андрэ Жавер всего лишь выполнял свою работу, незачем поступать так низко по отношению к нему.
Эммануэль не чувствовал злости к инспектору. Почему-то она очень быстро отошла, словно испарилась, только почти переломанная рука осталась, боль в ребрах и без пяти минут сотрясение мозга. После протеста многое поменялось, к их бравой братии революционеров и якобинцев прибавились отличные люди, а Анжольрас и вовсе стал напоминать человека. И раньше напоминал, только, Грантер очень аккуратно почесал себе лоб больной рукой, тогда Анжольрас акцентировал внимание на своих проблемах, будто вся его революция была его собственным делом, а не идей, в которую посвящены его друзья. Грантеру нравилася более живая версия Люсьена. Та, которая смущается иногда.
- Нет, — серьезно ответил художник. — Мы не будем трогать Жавера, Курф.
Курфейрак помолчал немного, а потом пожал плечами, пробормотал что-то, что в равной степени было похоже на «человеколюбов тут развели» и на «хорошо ж его по голове двинули». Он побрел обратно вглубь комнаты.
Через какое-то время Анжольрас прокашлялся и отложил калькулятор в сторону.
- У меня вышел долг, и я проверил все данные, что у нас были, который на полторы тысячи больше того, выставленный налоговой инспекцией, — объявил он.
Филипп и Мариус посмотрели на него с тоской, а Грантер прикрыл экран ноутбука и несколько секунд гипнотизировал листок бумаги, исписанный Люсьеном. Потом кивнул.
- Будем надеяться, что в суде у них не так хорошо с математикой, как у тебя, Аполло, вашу ж мать! — последнюю часть фразы он выкрикнул, резко оборачиваясь на звук того, что громко упало возле ступенек на второй этаж.
Жоли, заикаясь, начал извиняться. Они вместе с Фейи и Боссюэ умудрились уронить книжный стеллаж, пока тащили его в другой угол гостиной.
- Мы должны наводить порядок, а не добивать здесь все, что осталось, ироды, — устало прошипел Грантер, вставая со стула. — Хотя, если вы руководитесь логикой - себе не дам, врагам не отдам, - тогда ладно.
Пока художник пошел руководить и организовывать спасательные работы, Мариус взлохматил себе волосы и сказал:
- Судя по всему, друзья, максимум, что мы сможем сделать в этой ситуации — это выиграть немного времени. Или взять кредит, если такое возможно. Чтобы не платить целую сумму штрафа сразу.
- Иначе они заберут Лавку? — хмуро спросил Люсьен.
Комбеферр кивнул, сняв с себя очки. Он начал протирать стекла краем рубашки.
- Они нарушили административное и налоговое право, ты понимаешь, что за это
придётся нести ответственность.
Анжольрас замолчал, задумавшись. Он медленно повернулся на стуле и засмотрелся, как Эпонина и Жоли подметали полы, Фейи расставлял книги, которые подавал ему Баорель, а Жеан и Мюзикетта склонились над бедным Льюисом. Прувер время от времени выкрикивал, Доктор, мы теряем его, пока Кетта аккуратно пересаживала кактус в новую чашку.
- У меня есть сбережения, — произнес Люсьен. — Это не покроет весь штраф, но все же.
Грантер замахнулся скрученным в трубочку журналом с репродукциями картин Лувра и дал подзатыльник Курфейраку, который больше под ногами крутился и ни черта полезного не делал.
- И у меня, — спокойно ответил Комбеферр. — С миру по нитке, Люсьен. Мы не бросим их.
- Мой дед оставил неплохое состояние, — сказал Мариус. — Я…
Последнюю фразу услышал Эр, который как раз вернулся к ним, стаскивая с головы самодельную гирлянду, которую успел на него накинуть Курфейрак.
- Состояние твоего деда, Понмерси, уйдет на свадьбу с Козеттой. Ради бога, мужик, купи ей кольцо, не жалей денег, — Грантер, поморщившись, аккуратно сел на стул и попытался медленно сжать и разжать пальцы на больной руке. — Лавка — всего лишь квартира, которая трещит по швам, пусть забирают её. Мы с Жеаном и Пониной устроимся на нормальную работу, сколько можно дурака валять? Выкручивались и не из такого дерьма. Например, когда-то мы отравились дорогущими улитками из ресторана, где работал знакомый Прувера. Думаю, это было подстроено, мы были должны ему денег, — задумчиво пробормотал Грантер.
- Отравление едой хуже чем тот факт, что могут отобрать ваш дом? — уточнил Анжольрас.
Грантер криво усмехнулся:
- Ты сам это место называл свалкой, Анжольрас.
Филипп наблюдал за ними, едва заметно улыбаясь.
- Я извинился! — тут же вспыхнул Анжольрас. — Я извинился, и я никогда серьезно не считал Лавку свалкой!
Грантер подпер здоровой рукой щёку и просто рассматривал негодующего Анжольраса.
- Знаешь, Ферр, видеть, как Люсьен признает, что он не прав, а потом слушать его извинения раз за разом — это лечит по-круче всех антибиотиков, — беззлобно смеясь, протянул Грантер.
Щёки Анжольраса заалели, и он изо всех сил постарался максимально презрительно фыркнуть.
Под вечер к ним заглянул Джулиан Хертберт. На улице лил дождь, стало противно, сыро и холодно, а Хертберт полностью пропитался осенью. Он крепко обнял Грантера и что-то тихо начал говорить ему на ухо. Эммануэль внимательно слушал его и кивал время от времени.
- У меня суд на носу, Джулиан, можно обойтись без презентации? — спросил Эр. — Я все понимаю, мадам Эллен меня ценит, но, — художник беспомощно окинул взглядом помещение книжной лавки. — Это сейчас важнее для них. Для меня.
Эпонина подошла к нему, скрестив руки на груди. Грантер тут же почувствовал себя виноватым в чем угодно. К слову, Хертберт тоже.
- Да, любовь моя? — невинным тоном поинтересовался Эр.
- Ты опять отлыниваешь от презентации, — даже не спрашивая, утвердительно сказала она. — Признай, что ты боишься выступать перед людьми.
От такого бестолкового заявления Эммануэль поморщился.
- Эп, ты как никто другая знаешь…
Тенардье пригрозила ему пальцем:
- Не вздумай мне тут Эпкать, Эммануэль Грантер. В своей жизни ты лучше всего умеешь делать две вещи — рисовать и, — она неоднозначно махнула рукой в сторону Анжольраса, — так что ты пойдешь на эту чертовую презентацию, ты найдешь себе менеджера и станешь успешным художником, каким всегда и должен был быть, ты меня понял? В суде от тебя, чёрт тебя дери, толку мало. Что ты там сделаешь, поворчишь на них? Историю за бокальчиком винишка расскажешь? Как мы надували налоговую на протяжении двух с половиной лет, том первый, иллюстратор — Э. Грантер. Прувер пойдет, потому что квартира записана на вас обоих, Филипп пойдет, и даже Мариус, — тут Курфейрак хихикнул, услышав «даже», — но не ты, потому что хоть раз в жизни ты должен доделать то, что нравится тебе, что приносит тебе удовольствие, ты понял меня?