- Здравствуйте, привет, как дела, - Эр улыбнулся публике, стараясь не сильно светить правой щекой, на которой все еще был синяк. – Неужели так много людей любит сказки? Хотя с такой реальностью, в которую мы с вами вляпались – это неудивительно, - он закатил рукав пиджака и потер ладонью по коже. – Эмм, знаете, когда я первый раз прочитал рукопись потрясающей Эллен, я подумал: “Где вы достали такую отличную траву, мадам?”. Без обид, - тут же добавил он, под хихиканье в зале. Сама же писательница весело улыбалась, присев на край стола, рассматривая Грантера. – Начнем с конца. Два сводных брата, по сути дети ещё, во время Хэллоуина нашкодничали, начали убегать от полиции, которая заметила их вместе с друзьями на кладбище, где они устроили посиделки со страшными историями. Эта парочка перелазит через изгородь, но спотыкается обо что-то и кубарем летит вниз, падая в воду, - Грантер заложил руки за спину. – В конце книги мы видим, что они очнулись в реанимации больницы.
Он замолчал на секунду, задумавшись.
- То есть, вполне возможно, что вся история, свидетелями которой становятся читатели, путешествие по Лесу братьев Вирта и Грэга – это их галлюцинация. В этой сказке столько отсылок на классическую литературу! На Данте, например - но это понятно только тогда, когда читаешь второй раз, когда вникаешь. Потому что первое, что пришло мне на ум, когда я ознакомился с несколькими главами, была мысль о том, что Льюис Кэрролл здесь явно отдыхает. А как дети смогут понять этот шедевр? Двое мальчишек заблудились в темном лесу, имя которому Неизведанное, по дороге они встречают лазурную птичку Беатрис, которая предлагает им свою помощь - провести сквозь этот самый лес, полный опасностей. Они переплывали тёмную реку на большой лодке с угрюмым и суровым на вид гондольером-дровосеком - ничего не напоминает? – Грантер взлохматил свои волосы. – Школа зверей, на которую случайно набрели братья – для меня олицетворение того, как современные учебные заведения под бравые и помпезные речи ректоров и директоров убивают в подрастающем поколении свободу мысли и креативность, желание изучать и открывать что-то новое. Городок Потсфилд – очень неоднозначная метафора, и я надеюсь, Эллен, что вы расскажите нам, что именно имелось в виду. Потому что лично я углядел в нём отсылку на пролетариат и социализм, но это, скорее всего, из-за моих друзей-якобинцев, - тише добавил он, на что в зале усмехнулся Хертберт, а Люсьен чуть-чуть смутился. – Но самое гениальное в этой истории, - Грантер обернулся и переключил на следующий слайд. Там было изображено странное существо, темное, рогатое и с флуоресцентными большими глазами. Анжольрас помнил, как Эр рисовал это, сидя за своим столом, низко склонившись над планшетом. – Это Зверь, живший в глуши леса, бродивший по нему, выискивая заблудившихся. Это негативная энергия, которая живет в каждом человеке, в его сердце, олицетворения всех неприятных эмоций. Скорбь, злость, отчаянье, страх – все это и есть Зверь, которому нужно питаться светлыми душами, совсем как дементорам из саги про очкарика. Тогда, получается, Лесник, который так отчаянно поддерживал огонь в своем фонаре, потому что верил, что там осталась душа его погибшей дочери, в действительности лишь подпитывал Зверя, который когда-то давно погубил его девочку… – Грантер замолчал, щелкая слайды, где были показаны его иллюстрации. – Просто, - он обернулся к присутствующим в зале, - прочитайте книгу. Не нужно мне пересказывать её, это глупо и бессмысленно. Но, поверьте мне на слово, финал завораживает. И мой друг, впечатлительный поэт, расплакался, - зал синхронно умилился, на что Грантер сокрушенно кивнул. – Ладно, это был не Прувер, а я сам. Я плакал в конце истории, потому что это же, черт возьми, сказка, а именно сказки рассказывают самые сложные темы таким языком, что можно или принять всё за красивую и беззаботную историю, или можно вдуматься и прийти в восторг от гениальности автора. И паршивости реальности вокруг. Если что-то плохое случилось в наших жизнях, нельзя зацикливаться на этом, нельзя пытаться удержать прошлое или изменить его. Нужно двигаться вперед, верить в тех, кого любишь, верить в истории, собирать их, делиться ими, творить, улучшать то место, в которое нас по стечению обстоятельств занесло. Спасибо вам, мадам Эллен, - скомкано закончил он. За его спиной на иллюстрации бежали двое мальчиков – один в странном остроконечном колпаке с испуганным лицом, а второй с чайником на голове, обнимая большого лягушонка и улыбаясь во весь рот. За ними по пятам надвигался Лес: темный и неизведанный.
Эллен де Лиль улыбнулась и крепко обняла Грантера, пока в зале громко вопили хипстеры, спрашивая что-то, несколько человек фотографировали писательницу и иллюстратора. Хертберт, улыбаясь, посмотрел на Анжольраса.
- В этом весь Грантер. Он либо расскажет всё, что думает и что у него на душе, сразу, либо отшутится несколькими ремарками и закроется в себе. Сегодня нам повезло, что он выбрал первое, - Джулиан перевел взгляд на Грантера, который передал Эллен несколько книг, женщина подписала их.
Анжольрас рассматривал Грантера, думая, что он… Анжольрас не мог подобрать слова. Он настоящий, живой и, на самом деле, умеющий верить в свои убеждения. Отчаянный Эр, побитый на протесте Эр, восхитительный Эр…
Хертберт молча поднес телефон к глазам Анжольраса и у последнего сердце упало вниз. В этот момент Грантер посмотрел на Джулиана и на пораженного Анжольраса. У художника в мгновение руки стали ледяными, когда Хертберт едва заметно покачал головой.
- Простите, я… я должен идти, всего вам хорошего, Эллен – вы лучшая, - Грантер поцеловал её в щеку и начал быстро пробираться сквозь толпу людей. Они что-то выкрикивали ему, спрашивали есть ли у Грантера свой сайт с работами, делал ли он выставки.
Анжольрас перечитал сообщение Прувера несколько раз. Потом ещё и ещё.
Мы проиграли. Они забирают и деньги, и Лавку. Судебный запрет на ведение любой коммерческой деятельности.
Эммануэль Грантер выскочил из толпы и тут же выхватил свой телефон из рук Люсьена. Он прочитал сообщение.
- Хмм. Мда. Что ж, - Грантер криво ухмыльнулся. – Ну-у, могло быть и хуже. Нас могли отправить за решётку.
Хертберт смотрел на Грантера, который кусал губу, читая что-то на экране телефона. И ему стало так тоскливо, что аж взвыть охота.
Они молча побрели к выходу, Хертберт вызвал им такси.
- Эр. Вы можете жить у нас с Ферром, квартира ведь большая, - тихо сказал Люсьен.
Грантер кивнул и пробормотал «спасибо». Он хмуро смотрел куда-то, не фокусируя взгляд на чем-то конкретном. Когда они залезли в такси, художник ослабил узел галстука на шее и закрыл глаза, начав тереть их ладонями. Он ожидал этого, он сам виноват в этом. Нужно было думать раньше, не жить одним днем, не… Тут он почувствовал, как Анжольрас, сидевший с ним на заднем сидении, аккуратно дотронулся его ладони, взяв в свою, чуть сжимая. Да к чёрту всё.
Грантер улыбнулся, даже синяк на его лице это не портил. Ему хотелось поцеловать Анжольраса. На самом деле, очень давно хотелось, но каждый раз его что-то останавливало. Возможно, он боялся. Анжольрас всё же божество. Грантеру не по зубам соревноваться с богом.
“Да к черту всё”, - подумал Люсьен, притянув за галстук Грантера к себе, чтобы поцеловать.
У Эра мягкие губы, и Анжольрас хочет заставить их улыбаться опять, а ещё, ему стыдно от этой мысли, он хочет, чтобы Грантер шептал его имя, чтобы его губы еле сдерживали, а лучше и не сдерживали вовсе, стоны: громкие, только для него одного. Чтобы Грантер, весь от макушки до кончиков пальцев, был его, Анжольраса, чтобы можно было спорить с ним в любой момент дня и ночи, чтобы всегда была возможность обнимать его холодные руки и слушать хриплое пение. “Моймоймой” - выбивало ритм сердце Люсьена Анжольраса.