Антонии показалось, что Белла чем-то обеспокоена. Она говорила чуть не скороговоркой и все время прятала от собеседницы глаза. Ну, конечно же! Она догадывается, что Антония знает о пустой бутылке из-под бренди. Уж она совсем не собирается распекать Беллу за это. Чтобы отвлечь экономку от неприятных мыслей, Антония сказала первое, что пришло на ум:
— Ну вот, моя лодыжка уже намного лучше. Так что скоро я буду в норме. Надо же было так свалиться! Хотела бы я знать, кто звонил сюда в три часа ночи.
— Я ничего не слыхала, — пробормотала Белла.
«Еще бы! Ты ведь была пьяна как сапожник. Интересно, кто дает тебе бренди, Белла? Не сама же ты покупаешь «Курвуазье»!» — подумала Антония, а вслух сказала:
— Вчера так шумел ветер. — Не из-за пристрастия ли к спиртному Белла не слышала крики и в предыдущую ночь? — Ну, ладно. Мне надо покормить птичек. Саймон ужасно рассердится, если узнает, что о них до сих пор никто не вспомнил. А затем я хочу повидать Гасси.
— Гасси? — опасливо переспросила Белла.
— Да. Я подумала, пока я здесь, я могла бы помочь ему с учебой, — серьезно сказала Антония. — Вы же знаете, с ним никто не занимается.
Лицо Беллы внезапно озарилось радостью, как будто в темной комнате зажглась свеча. Она затараторила:
— Вот и я говорю, совсем никто не занимается! А ему обязательно надо учиться. Может, хоть тогда он не будет таким олухом. Но сами понимаете, какая из меня учительница, а делать уроки, которые ему присылают из школы, он не хочет.
— Вы думаете, он будет меня слушать? — спросила Антония.
— Должен. Ах, мисс, если бы вы только ему помогли!
Антония похлопала Беллу по худенькому плечу. Бедная женщина. Кто станет осуждать ее за то, что она ищет успокоения в бренди?
— Пришлите его ко мне, когда появится.
— Но, мисс…
— Что такое?
— Захочется ли вам самой здесь оставаться… после вчерашнего? Вы ведь так сильно упали…
— Что за чушь! Неужели вы думаете, что я буду трястись от страха только из-за того, что свалилась с лестницы?! Мало ли что… Я просто поторопилась.
Однако, выходя из комнаты, она чувствовала на себе настороженный взгляд Беллы. Похоже, ее тоже что-то беспокоит. Вот только что? И сумеет ли она завоевать доверие этой маленькой испуганной женщины?
Покормив птиц, Антония полюбовалась, как они снуют по клетке и вполголоса переговариваются друг с другом. Зацепившись лапками за сетку, лимонно-желтый попугайчик, любимец Саймона, картаво проговорил ей:
— Поторапливайся! Поторапливайся!
Антония улыбнулась от удовольствия. Саймон так долго добивался от птички этого слова, но та упрямо твердила ему более простое — «красавчик». Вот Саймон обрадуется! Не сообщить ли ему эту новость по телефону? Впрочем, вряд ли Айрис понравится, если во время свадебного путешествия ей лишний раз напомнят о попугаях. Хотя она и терпит их, но увлечение Саймона кажется ей просто ребячеством. К тому же она еще и собственница. Пожалуй, Саймону придется научиться лавировать между двух огней.
Казалось, разум Антонии был разделен надвое. Одна его половина наслаждалась ясным солнечным днем, щебетом птиц и была занята тем, что обдумывала воспитание Гасси. Другая же всеми силами пыталась избавиться от ночного кошмара и прогнать прочь непонятные страхи.
Нет-нет, она не позволит довести себя до отчаяния или запугать!
Ближе к вечеру, проходя мимо комнаты Айрис, она заметила, что дверь распахнута. Антония четко помнила, что дверь была закрыта, и поэтому остановилась и заглянула внутрь. Постель показалась ей смятой. Она вошла в комнату и сразу же увидела, что на туалетном столике все перевернуто, а вдоль всей стены алеет надпись: «Вы злая женщина». Слова, выведенные помадой на дорогих, привезенных из Европы обоях, которыми так гордилась Айрис, скорее всего, были написаны неумелой детской рукой. Под ними стояли инициалы: JI.M. Впрочем, «Л» больше походила на не до писанную «А». Во всяком случае, между двумя ее палочками виднелась точка, возможно, в спешке забыли провести линию. Писавший явно подразумевал: «Вы злая женщина, Айрис Майлдмей».
Злоумышленник не только повалялся на кровати Айрис, смяв тяжелые золотистые покрывала, но и от души повозился в ее косметике. Туалетный столик был покрыт слоем пудры, на полу валялась помада, а вся комната так и благоухала духами. Поводив носом, Антония узнала дорогие запахи. Не иначе как Шанель или Ланвин. Уж Айрис не стала бы их так щедро расточать. О дерзкой надписи на стене и говорить нечего. Прихрамывая, Антония вышла из комнаты.
— Белла, — крикнула она. Экономка так проворно взбежала вверх по лестнице, что Антония сразу почувствовала — та тоже взвинчена. Белле наверняка что-то известно
Увидев испорченные обои и беспорядок на туалетном столике, женщина чуть не задохнулась от негодования.
— Это Гасси, — вымолвила она. — Его работа. Ну и доберусь же я сейчас до него!
Полчаса тому назад, волоча по земле удочки и громко насвистывая, Гасси пришел с пляжа. Он был неподалеку, и уже через несколько минут Белла вернулась наверх, за руку притащив с собой сына. Из-за низкого лба и длинного выступающего подбородка этого ребенка трудно было назвать милым. К тому же его острое личико казалось хитрым и диковатым. Сейчас, когда он хмурился и огрызался, его физиономия выглядела еще более отталкивающей.
Запыхавшись, его мать не находила слов от возмущения:
— Полюбуйся-ка на свои художества, паршивец! Ну, скажи, зачем ты это натворил?! Гасси заметил корявую надпись на стене.
— Ни черта себе! — пробормотал он, как бы в восхищении от чьей-то дерзости. Трудно было сказать, смог ли бы он сделать это сам; мальчишка умел неплохо притворяться.
— Перестань чертыхаться! Скажи лучше, зачем тебе это сдалось? Поганец ты этакий!
В сердцах Белла дернула его за прямую длинную челку. Гасси возмущенно заверещал:
— Это не я! Честное слово, не я!
— Лучше не ври! Ну кто, кроме тебя, еще способен на такое? Кто?!
— Да я сроду сюда не заходил! Я вообще первый раз в этой сраной комнате!
Его возмущение казалось вполне искренним. Впрочем, Белла этого не замечала. Или делала вид, что не замечает. Был ли в ее глазах страх? Если и так, скорее всего, она боялась, что скажет Айрис, когда вернется.
— Да как ты разговариваешь! — продолжала ругаться Белла. — Вон и духи пролиты. Пода бог знает сколько стоят. Понюхай-ка.
Гасси дерзко вздернул нос:
— Фу, воняет.
— Воняет или нет, ты лучше ответь мне, зачем ты это сделал?
— Но это не я, мам. Не я.
Антонии показалось, что перед ней специально разыгрывают представление. Кто-то испортил Айрис комнату, и, хочешь не хочешь, виноват, конечно, Гасси. Вот только действительно ли он виноват? Ведь если нет, наказывать его за это было бы очень несправедливо.
— Если это написал ты, Гасси, — сказала Антония, — это просто ужасно. Тебе надо заняться делом. Пожалуй, прямо сейчас и начнем. Белла, пока не вернется миссис Майлдмей, ее комнату, наверное, лучше запереть на ключ. Я постараюсь найти в городе какое-нибудь средство, чтобы вывести с обоев помаду.
Белла бросила на нее благодарный взгляд. Гасси молчал, хмуро уставившись в пол. Он еще больше помрачнел, когда, усадив за стол, Антония дала ему лист бумага и карандаш и велела написать все буквы алфавита.
— Вы все равно не заставите меня делать то, что я не хочу, — криво усмехнулся он.
— А я и не собираюсь, — ответила Антония. Гасси, с его низким лбом, узкими глазами и угрюмо поджатыми губами показался Антонии, пожалуй, самым неприятным ребенком, которого она видела. И все-таки кто-то должен за него взяться. — И мне совершенно безразлично, умеешь ли ты вообще держать в руках карандаш. Но представь, что в один прекрасный день тебе понадобится подписать чек или послать своей девушке письмо. Вот тогда ты сядешь в лужу и пожалеешь, что не научился как следует грамоте.
— Ерунда! — хмыкнул Гасси и принялся прокалывать бумагу кончиком карандаша. Затем мальчишка похвастался: — Когда-нибудь я выпишу чек на тыщу фунтов. На целую тыщу фунтов!