Легче всего бывший полковник и лишенный титула барон находил общий язык с армейскими ветеранами да наемниками. Бывалые вояки понимали его без слов, просто смотрели опьяневшему дворянину в глаза и читали в них нестерпимую потребность намять ближним бока и обагрить свежей кровью острие заскучавшего в ножнах меча. Они думали, как он. Они всегда принимали его за своего и по-товарищески приходили на выручку, помогая осуществить желание куда более сильное, нежели неугомонное стремление напиться до беспамятства или банальная похоть.
Два месяца подряд бывший полковник герканской армии пил; пил каждый день; пил по причине, которую старательно пытался побыстрее забыть. Однако вино лишь притупляло, а не лечило душевную боль, а вызванное им разнузданное поведение приводило к появлению мучений физических. Тело моррона быстро справляется с синяками и легкими ранами, но вот от болезненных ощущений все же приходилось страдать.
Отупляющее, деморализующее сознание и ослабляющее волю пьянство началось еще в Денборге, столице герканской колонии по другую сторону Удмиры, затем продолжилось на корабле, когда страдавшего душой и телом моррона вдруг потянуло на Родину… в Герканию, в маленький городок Вендерфорт, где он вырос, где прошло его детство.
Неделя плавания прошла довольно спокойно. Путешествующий инкогнито драчун спровоцировал лишь три поединка, вышел из них победителем и, поскольку больше рыцарей на корабле не осталось, принялся приставать к судовой команде. Тут его потехе помешал капитан, приказавший матросам связать бузотера и до прибытия в первый же герканский порт держать на цепи в сыром трюме. Четыре дня Штелер не тешил чесавшиеся кулаки и проклинал тот день, когда его нога ступила на борт утлой посудины. Терзаемая печальными воспоминаниями душа моррона скучала по бойцовским потехам, и эту тоску Штелер самозабвенно топил в вине, ведь дуралеи-матросы приковали его рядом с бочонком виндальского, хоть немного и кисловатого на вкус, но весьма бодрящего напитка.
Опальный барон был первым пассажиром, сошедшим на герканский берег. Как и обещал капитан, в Линдере арестанта буквально выпихнули с корабля, отобрав в качестве компенсации за опустошенный бочонок скудные пожитки и отощавший кошель. Разозленные доставленными им хлопотами и весьма заметными отметинами на парочках скул моряки обобрали шумного пассажира до нитки, оставив на нем лишь грязное, поношенное платье да на потертом ремне меч, который согласно суровым герканским законам нельзя было забрать хоть у спившегося, но все же дворянина.
Любого на месте Штелера опечалил бы такой поворот событий, но барон был не из тех, кто горюет по пустякам и жалобы предпочитает действиям. В первом же кабаке, куда бывший полковник забрел, дабы промочить першившее после судовой кислятины горло, он учинил драку, в результате которой не только разжился толстеньким кошельком – заслуженным боевым трофеем, срезанным с пояса вздумавшего ему перечить купца, но и благополучно покинул пределы разгоревшегося ристалища еще до прибытия портовой стражи.
Около месяца линдерских корчмарей прошибал холодный пот, как только шатающаяся фигура в поношенном, перепачканном грязью из всех окрестных луж платье появлялась на пороге их заведений. Он стал легендой, он стал грозой портовых кабаков и чуть было не угодил в тюрьму за множество мелких и не очень мелких грешков, накопившихся на его счету. К счастью, заглушенный вином рассудок вовремя очнулся от дурманной спячки и дал дельный совет своему неразумному хозяину. Штелер чуток протрезвел, на последние деньги нанял карету и наконец-то отважился посетить Вендерфорт, город, в который он, с одной стороны, хоть и стремился, но в то же время и немного боялся попасть. Моррон не знал, как на его плачевном душевном состоянии скажутся воспоминания детства, той светлой поры, в которую ему так хотелось вернуться.
Впервые в жизни столкнувшись с серьезным ранением душевного свойства, полковник не знал, как можно унять боль, но упорно боролся, методом проб и ошибок пытаясь найти лекарство, которое его исцелило бы.
Относительно трезвым Штелер пробыл довольно недолго, а точнее, до первой же почтовой станции, где, основательно набравшись, он устроил приличный по дорожным меркам дебош. Затем по пути было еще несколько остановок и несколько драк. И вот теперь бывший полковник трясся по ухабам размытой дождями дороги, страдал от множества затянувшихся, но жутко болевших ран и судорожно пытался припомнить, когда и при каких обстоятельствах успел обзавестись двумя даже очень симпатичными попутчицами.