«Нет, не делай этого, не надо. Так это быстрее закончится», – мысли возвращались в цепь здравого рассудка, но это была лишь минутная радость. Возродившееся в очередной раз тело Фредерики не слушалось ее, жило собственной жизнью, которая каждый раз заканчивалась мучительной болью и смертью. Веки распахнулись сами собой.
– Господи, Фрида, как с тобой сложно... – на нее уставился наигранно разочарованный взгляд Оливера. – Фрида? Что с тобой? Ты как будто приведение увиде…
– Заткнись уже, Олли. Заткнись!
Фредерика подскочила с места и вдоль прохода между сиденьями направилась в самый конец салона. Там по-прежнему, как и в предыдущие разы, сидел Человек в черном. Он чуть приподнял голову, но не отрывал взгляда от экрана ноутбука.
Фрида чувствовала страх, но злость и отчаяние были сильнее. Она с ненавистью рывком захлопнула его ноутбук так, что Человек в черном с легким отвращением успел отдернуть пальцы.
– Вы, – выплюнула Фредерика ему в лицо, – вы знаете, что здесь происходит. Объясните мне.
Губы Человека в черном расплылись в усмешке, но он все еще не поднимал взгляда. Фрида почувствовала жуткую слабость. Так, будто кто-то в мгновение ока вырубил весь тот внутренний свет, который двигал ее яростью и отчаянием. Теперь эта кожура озлобленности сползала на пол, а под ней жалась маленькая испуганная девочка. Фредерика поймала себя на мысли, что по ее щекам ползут слезы. Как змеи, готовые ужалить в любой момент.
– Помогите мне, – молила она тонким голоском. – Прошу вас, пожалуйста… помогите мне. Помогите же мне!
Она не могла дышать, но и не только из-за слез. Требовалась огромная внутренняя сила для того, чтобы оставаться рядом с Человеком в черном, а они-то были у Фредерики на исходе. А дьявол все еще молчал.
Самолет накренился в бок.
– Прошу вас…
Человек в черном медленно поднял на нее свои серебристые глаза, и Фрида почувствовала холод. Адский холод безразличия, абсолютной пустоты, Небытия пробирался ей под кожу. Она не понимала, кем должен был быть этот человек, сидевший перед ней для того, чтобы так мучить ее. Минуты всепоглощающего холода казались Фредерике вечностью, но вскоре мужчина наконец заговорил.
– Ты разочаровываешь нас, Фредерика, – голос казался металлическим. Не искусственным, наоборот, очень приятным слуху, скорее «идеально человеческим», чем «нечеловеческим», но при этом в нем было столько неземного, абсурдного, пугающего, дикого. – Ты не можешь побороть свой страх. Это неприемлемо для Системы.
Человек в черном с долей презрения во взгляде смотрел на Фриду и ждал от нее оправданий. Может, ждал и чего-то еще, но она не знала, чего именно.
– Я… я не понимаю, о чем идет речь. Я вообще ничего не понимаю! – голос Фредерики сорвался и слезы снова вырвались наружу. – Пожалуйста, прекратите это! Пожалуйста, прошу вас… пожалуйста…
– Я даю тебе последний шанс, Фредерика. Ты должна побороть свой страх. В противном случае, нам придется исключить тебя из Системы.
– Система… какая система? О чем вы говорите?
Человек в черном покачал головой, но больше не произнес ни слова. Самолет повело в сторону, Фредерика схватилась за край сиденья, пытаясь сохранить равновесие, но все равно упала. Все перед ее глазами заволок плотный черный туман.
«Борись со страхом», – повторил металлический голос в ее голове, и сознание Фриды поглотило Ничто.
Глава 4. Акрофобия
Алфи думал, что окончательно свихнулся. Он твердо знал, что помнил секунду назад абсолютно все, а сейчас в голове оказалось совершенно пусто, как утром после хорошей гулянки. Пус-то-та. Алфи хорошо знал это слово. Это когда желудок переваривает сам себя, сворачиваясь в узел, когда в кармане
(пус-то-та)
ни цента, а руки саднит от порезов и химикатов, и тело вообще не оторвать от провонявшей сыростью лежанки.
Алфи хорошо знал это понятие, в котором уместилось тридцать лет его жизни, в единое мгновение стертые чем-то, что тоже впоследствии решило самоуничтожиться.
Жена? Дети? Родители? Друзья?
Пус-то-та.
Семья? Работа? Дом? Пьянки на выходных?
Пус-то-та.
И абсолютная пустота окружила его теперь, и это больше всего напоминало сумасшествие.
Алфи не мог пошевелиться. Будто что-то сковало его, заперло в оцепенение, паралич, а может, пустота не желала выпускать его из полудремы. И не позволяла вернуться.