В его глазах мутнело, и каждый новый рывок был так же безуспешен, как и предыдущий. Агония нарастала, и весь мир вокруг концентрировался в едином очаге чудовищной боли, и Августу казалось, что ей уже не будет конца.
Он не кричал, вернее, ему казалось, что он не кричал, потому что не слышал ничего, кроме птичьего визга и хлопанья огромных крыльев. Но кричала Элизабет. Она впала в полнейший ступор, не в силах отвести взгляда от этой ужасной кричащей картины и не могла даже сдвинуться с места. Лиз смогла на секунду прийти в себя, лишь когда ее в бок ткнул Алфи и указал взглядом на груду сваленных стройматериалов около одного из домов. Она не сразу поняла, что именно предлагал мужчина, но тут же уловила в его взгляде дикий первобытный ужас сродни ее собственному.
Элизабет все еще не могла пошевелиться, и тогда Алфи в два прыжка преодолел расстояние до дома, схватил большой кирпич и швырнул им в стервятника. Птица не была задета, но обратила свое внимание на мужчину и закричала еще громче.
Когти еще глубже вошли в кожу Августа, и он оказался на грани потери сознания.
Элизабет вышла из оцепенения. Она бросилась к Альфреду, схватила кусок кирпича поменьше, что удобно сел в ее руке и замахнулась. Камень попал точно в цель – в голову стервятника, и падальщик ослабил хватку. Лиз бросилась к Августу, потянула его на себя, выхватив из объятий птицы, и Алфи добил стервятника еще одним ударом точно в цель. Элизабет и Альфред подхватили Августа, который еще смутно оставался в сознании, под руки и скрылись в коридорах домов.
***
Фредерика вновь очнулась из-за дикой головной боли. Она уже и не думала о том, насколько приятно было вновь чувствовать эту боль, она не думала о том, что ее тело снова сковывала власть физических законов. Первой мыслью, пришедшей Фриде в голову была мысль о том, как сильно она хочет домой.
Второй мыслью был тяжелый факт: у Фредерики не было дома.
Она открыла глаза и приторный грязно-мятный цвет стен ослепил ее, и Фредерика поняла: она ни на секунду не забывала их. Все здесь осталось как прежде. Ее маленькая комната в выходящем из эксплуатации домишки на самом краю безлюдного польского города Чарне. Фрида подумала о том, что это невозможно, что дом давно разрушен, а город навсегда остался в прошлом. Девушка сильно зажмурилась, не спеша открывать глаза, но даже когда она вновь распахнула веки, все осталось прежним: грязно-мятные обои со сползающими по ним сетками паутины; кровать с ржавыми бортиками и пыльным розовым покрывалом; маленький прикроватный столик с подпиленной ножкой и шкаф с вечно открытыми дверцами. И все это было в пепельно-сером цвете и с запахом сырости, к которому Фредерика привыкала первые полтора десятка своей жизни, к тому, к которому так и не смогла привыкнуть.
Фрида подтянула колени к груди и вжалась спиной в стену рядом с кроватью. Она слышала все то же, что и раньше: как скребутся мыши под полом и как шуршит ветер за тонкими стенами.
– За что? – проскулила она, не сдерживая вновь подкатившие слезы. – За что мне все эти кошмары?!
Цепляясь руками за металлический бортик кровати, Фрида поднялась на ноги и не могла сдвинуться с места. Она медленно и боязливо оглядывала комнату, чувствуя, как плещется в желудке чувство дикого страха. Все казалось застывшим во времени: детские рисунки, наскоро налепленные на стены, прикрывая дыры в обоях и неровные швы, стопки тетрадей и карандашей на столике и небольшое овальное зеркальце в дешевой золотистой оправе. Фрида вздрогнула, вспоминая свое последнее отражение в нем. Она думала, что ослепла. Она шарила впереди себя руками, чувствуя жуткую слабость, и не могла ничего разглядеть из-за туманной пленки, застилавшей глаза. А когда ее пальцы наткнулись на зеркало, с его поверхности на Фриду посмотрела девушка с окровавленным лицом.
Фредерика вздрогнула от этих воспоминаний. Но невольно она все же всмотрелась в зеркало и увидела в отражении приоткрытую дверь, за которой располагалась кромешная темнота. Девушка почувствовала укол боли в груди, и все внутри сжалось в комочек дикого страха.
Сзади стояло какое-то существо. Оно дышало Фредерике в спину.
***
Черный, человек…
Черный, черный,
Черный человек.
Этот голос не умолкал. Илайна ненавидела его, пыталась вырвать из своей головы: он будто бы заставлял ее чувствовать себя не единственной хозяйкой своего тела. Ребенок, чья суть была сродни Дьяволу не переставал напевать какие-то жуткие песенки, и на все вопросы, которые Илайна пыталась задать ему, отвечал загадками.