Слишком тайным, грязным, жутким, опасным. Поэтому Элизабет как могла быстро переставляла ноги, чтобы скорее добраться до дома. Раздавались шорохи. Лизи вздрагивала и оборачивалась: ничего. Просто было очень холодно. Слишком холодно для тонкого свитера.
Вместе с мыслями о холоде в голове девушки возникло воспоминание о загадочном госте в черном и пронзительном взгляде, о его идеальном костюме и кукольном лице, о совершенно ровном очертании улыбки и хриплом голосе. О странной записке, в которой было указанно ее имя, хотя бейдж официантки Лизи потеряла несколько дней назад. Все эти мысли разрывали ее голову на мелкие части, и из этих осколков собиралась воедино паника.
«Успокойся, Лиз».
Мелкая фраза, которая ничего не решала и никак не успокаивала. Она лишь побуждала бежать быстрее, делать шаги чаще и длиннее, стремиться вперед, вопреки сильному пронизывающему ветру, от которого слезились глаза, не позволяя рассмотреть дорогу.
Бежать, пока...
Удар.
Лизи не сразу поняла, что произошло. Миг между секундой «до» и секундой «после» превратился в вечность. Где-то в конце ее появилась маленькая точка, мельчайший очаг боли, который тут же вырос в ужасающую агонию, крики, визги тормозов, плачи и страх.
Лизи не сразу поняла, что перебегала дорогу слишком безрассудно, а у так же стремительно мчащегося старенького форда отказали тормоза.
Лизи не сразу поняла, что умирает. Она лишь знала, что умирать мучительно больно.
А потом все кончилось. В единый миг наступила темнота.
2.
Август Нойманн, коренной немец по происхождению, человек, объехавший за свою недолгую жизнь полмира и нашедший свое призвание в покорении его вершин, шествовал с группой альпинистов на Галлхепигген – высочайшую точку Скандинавских гор. Вечные льды всегда манили Августа своим совершенным безобразием и дикой, неприступной красотой. Август верил в могущественную силу холода, в магическую способность воды застывать в удивительных формах льда и снега и в глубине души готов был умереть лишь во льдах.
К слову, Август не так часто задумывался о смерти. Высокий, обаятельный, светловолосый, он всегда брал от жизни все самое прекрасное, да и не то чтобы брал: оно само, будто под гипнозом, шло ему в руки. Август любил экстрим. Ветер в голове неустанно нашептывал истории, которые Гас громко рассказывал компании полупьяных друзей, изрядно превирая, но все же основываясь на фактах личной жизни.
Все всегда было так, как он хотел. Он был тем человеком, которого хотел видеть в зеркале и в глазах других выглядел точно таким, каким и хотел казаться. Но страхи неотделимы от души, ровно как и душа неотделима от тела.
Август боялся боли. Этот тайный ритуал борьбы с самим собой перед каждой экспедицией был единственной историей, которую Август старательно прятал от чужих глаз. А может, и не...
– Гас, ты в порядке? – нежно прощебетала над его ухом Мишель Хойфер – новичок в их скандинавской команде, – Ты такой бледный, Га-ас... ой!
Август рассмеялся, ущепнув ее за пухлую французскую щечку, и Мишель залилась краской. Гас не страдал от недостатка женского внимания, а вот девушки – наоборот, впадали в дикую печаль, когда не имели чести встретиться с этими горящими косой улыбкой ярко-голубыми глазами.
Тот день был особенным. Галлхепигген оказалась первой леди, не подавшей руку Августу Нойманну и первой леди, чьего холода он испугался по-настоящему.
– Эй, Гас! Что ты творишь с нашей маленькой милой Мишель? – спросил напарник, Руди, подходя к затерявшейся во льдах парочке. – Девочка моя, этот старый бабник не стоит и мизинца левой ноги! – усмехнулся он с сильным английским акцентом. – Не вздумай верить ни единому его слову!
– Не бойся, Руди, Гас говорил не так много, чтобы успеть запудрить мне мозги, – прощебетала Мишель и тут же скрылась в палаточном городке.
Руди присвистнул.
– И что ты думаешь об этой малышке?
Август по-прежнему был погружен в свои мысли, не отрывая взгляда от заснеженных вершин.
– Гас?
– А? Да, она твоя, Руди, можешь расслабиться.