– Было бы? – переспросила Лиз, и парень шумно выдохнул.
– Эрик погиб два года назад в автокатастрофе. Забыл протрезветь перед тем, как сел за руль.
Воцарилось молчание. И только пальцы Августа отбивали барабанную дробь по кожаной обивке дивана.
– А что если он тоже попал сюда? А что если...
Август не успел закончить мысль, ибо его перебили вопли Фредерики. А сквозь крики отчетливо слышалось рычание.
***
Альфред и София медленно шли вдоль стены, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть в кромешной тьме. Ночь уже полностью поглотила здание. Казалось, темнота полностью поглотила весь мир.
На душе у Алфи было пусто, эта пустота извивалась в цепкой хватке подсознания, впрыскивала в него свой яд и медленно растворяла в себе.
«Здесь определенно было что-то не так».
«Это место... как будто в этом должен быть какой-то смысл. Во всем этом. Цель».
«А может, просто ты хочешь этого. Несчастный романтик».
– Черт возьми, шизофренией попахивает... – пробурчал себе под нос Альфред.
– Что? – встрепенулась София и подняла на мужчину усталый взгляд, осветив их лица светом лампы.
– Нет, ничего... просто пытаюсь расставить все по полочкам, а не расставляется. – Женщина улыбнулась. Но улыбка тут же сникла.
– Мне кажется, что с тех пор, как сюда попала, я... я как будто чувствую это место. Как будто во мне индикатор опасности. Или Бог знает, что еще. Но это что-то живет во мне. Грызет меня изнутри. Какая-то другая «Я», – София заметно побледнела, ноги ее подкосились и она уже была готова рухнуть вниз, но Алфи ее удержал.
– Что это? Вы слышите? – слабеющим голосом выдавила она, но мужчина не слышал ничего кроме собственного бешено колотящегося сердца.
Или все же слышал...
До слуха Алфи донесся какой-то едва заметный, едва слышимый шорох, необъяснимой природы. И невозможно было сказать наверняка, откуда доносились эти паранормальные звуки, нагонявшие дикий необузданный страх, ибо ночь накатывала со всех сторон, пробиваясь через кожу. Так, словно ты падаешь в ледяной океан, и твое тело оказывается скованным тысячами невидимых иголок. Так, словно осознание верха и низа улетучивается вместе с осознанием собственного существования, и ты падаешь куда-то в пропасть, которой нет конца.
И этот звук то надвигался, то уходил снова. Он витал в помещении. Запугивая, заманивая, обездвиживая. София собрала последние силы в кулак и начала водить светом лампы от стены к стене, пытаясь обнаружить хоть что-то. Но это Нечто не обнаруживалось, оно наоборот, как будто смеялось над жалкими испуганными людьми, которые, будто дети, запертые в темной комнате начинали плакать и истязать себя кошмарами. Своим молчанием и едва различимым треском оно будто усмехалось: «Ведь вы же мертвы. Чего же вы боитесь, наивные? Ну конечно. Все вы боитесь Страха».
Да, именно так, именно его. Ибо испокон веков где-то в генетическом коде каждого человека записано: страх – главный творец истории. Страх – двигатель прогресса. Животная боязнь перед Смертью. А что и того хуже – дикий страх Жизни.
– Что это может быть? – шепнул Алфи, но София не ответила. Все перед ее глазами закружилось в дьявольском танце. Ее ноги подкосились, а тело нечаянно натолкнулось на стену и, радуясь неожиданно найденной опоре, не рискнуло продолжать падение.
«Во мне что-то происходит, – думала она, поднося свободную руку к лицу и чувствуя исходящий от наго жар, – что-то ужасное. Что-то пожирает меня изнутри».
«Просто отдайся Мне. И пусть выживет сильнейший».
Алфи закричал. Это был не крик человека, чей возраст мог без остатка поделиться на двадцать, струсившего перед ничтожной тварью, это был крик обезумевшего от страха ребенка.