Оливер не отвечал. Его маленькие глазки на непропорционально широком лице блестели алчной злобой. В такие моменты Фредерике становилось страшно.
– Олли...
– Позже об этом поговорим, – сухо ответил он.
Фредерика вздохнула и поднялась со своего сидения. Уборная находилась в другом конце коридора и, пробираясь через первый класс Боинга, Фрида прокручивала в голове момент их последней ссоры с Оливером. И все сомнения развеяло отражение в зеркале.
Фредерика была невероятно красива. Большие серые глаза, ровный нос и пухлые губы с плавным контуром. У Фриды была здоровая кожа, на которую загар ложился ровно, мягко и ненавязчиво и которая не требовала тонн кремов и косметики. Но в отражении Фриды была вещь, которая неустанно возвращала к одному-единственному дню в бедном польском городке. Это был шрам, рассекавший правую часть лба. Уродливый рубец, который могли скрыть лишь толстые слои тонального крема и желание держать себя в руках.
Фредерика всегда сохраняла самообладание.
Но никогда не переставала бояться, что тот день в польском городке вернется опять.
На выходе из уборной Фредерика почувствовала взгляд. Она всегда была чувствительна к таким вещам и когда-то даже увлекалась экстрасенсорикой. И тот взгляд, который ощутила на себе Фрида, был как будто из иного мира. Неживого. Пустого.
По спине девушки пробежал холодок, и она обернулась.
Недалеко от нее сидел Человек в черном. Он тут же опустил голову, вернувшись взглядом к экрану ноутбука. Фрида как будто приросла к месту, на котором стаяла.
– Мисс, – одернул ее стюард, – вам лучше вернуться на свое место. Мы скоро приземлимся в Риме.
Фредерика рассеянно кивнула и подождала, пока стюард скроется в другом отсеке.
Девушка подняла взгляд на место, где сидел мужчина в черном и пошатнулась: никого. Фрида подошла ближе и заглянула в экран ноутбука, на котором крупными буквами было выведено послание:
"Встретимся в Коконе, Фредерика".
У девушки подкосились ноги, и она схватилась за ближайшее сидение. Самолет нещадно метнуло в сторону и сильно наклонило в бок.
В тот день Боинг-747 так и не долетел до Рима. А последним, что увидела Фредерика Левински, была темнота.
Глава 2. Первые прибывшие
Элизабет уже не помнила о боли. В этом и есть первое чудо человеческого тела: забывать о том, что было несколько секунд назад, сохраняя лишь смутные очертания и свою критическую оценку произошедшему. Лизи была напугана. Что уж и говорить о том, что уйти из жизни в девятнадцать не входило в ее планы, но то, с чем девушка встретилась за гранью жизни, оказалось намного абсурднее.
Вокруг было совершенно темно. Лизи сильно зажмурилась, отсчитала несколько секунд, открыла глаза – ничего не изменилось. Темнота была абсолютной, и Элизабет не могла дышать.
Ее страх оставался властен над памятью. Всегда.
Когда маленькой Лизи было не больше четырех, старший брат решил разыграть ее за пару дней до Хэллоуина. В ту ночь Джонатан вырубил свет во всем доме, когда малышка шла по большому широкому коридору. Она потерялась в темноте, брат прятался под кроватью в гостевой комнате, а родители были слишком далеко и не слышали плача. Лизи шла и шла до тех пор, пока в темноте не загорелись два светящихся глаза, сердце малышки не екнуло, пол не оборвался, и она не полетела вниз.
Элизабет не помнила того мгновения, когда оказалась на полу у лестницы, она помнила лишь, что падала целую вечность, потому что темнота не имела формы и была тем самым Ничем, монстром, который и жил под ее кроватью долгие годы. Лизи было очень страшно.
До сих пор.
И не так была страшна ночь, как монстры, скрывавшиеся в пустоте под ее покровом. Элизабет обхватила руками плечи, крепко сжала и попыталась унять дрожь во всем теле, но оно совершенно не слушалось. Темнота вокруг обретала форму, пульсировала разноцветными кругами на оболочке глаза, вращалась и вытягивалась, она была чем-то отличным от реального мира, и Элизабет никак не могла понять, где, в конце концов, находится.
Пальцы Лиз пробрались под тонкую материю рукавов, обхватив руки повыше локтей. Элизабет попыталась согреться, но кожа вновь покрылась мурашками, а озноб лишь усилился. Стоя здесь, в полной неизвестности, не чувствуя ничего, кроме парализующего холода, она была слишком уязвима. Элизабет закрыла глаза, мысленно сосчитала до десяти, игнорируя колотящееся сердце, снова сильно зажмурилась, и распахнула глаза темноте. Лизи понимала, что бездействуя здесь, она ни на шаг не приблизится к спасению, и вряд ли в самом абсурдном месте в самом абсурднейшем из миров кто-либо придет ей на помощь.