Лизи медленно опустилась на корточки, выставив замерзшие руки вперед, и подумала о том, что теперь, как в старых некогда любимых фильмах, благодаря которым оно коротала одинокие вечера, Элизабет в полной неизвестности предоставлена исключительно самой себе.
Если это и был тот самый ад, то, по крайней мере, Лизи хотелось достойно в него войти.
Она сделала несколько глубоких вдохов и принялась ощупывать землю руками. Жесткая, каменистая, влажная и очень холодная, она скорее напоминала какую-то огромную пещеру.
– Эй! Здесь кто-то есть? – на одном дыхании крикнула Лизи.
«...есть...» – эхом откликнулись невидимые стены.
Элизабет наклонилась поближе к холодной почве и поползла на четвереньках.
«Если здесь есть эхо, значит, есть стены. Если есть стены, есть и выход, верно?»
Элизабет цеплялась за мысль о спасении, как цеплялся бы любой человек, оказавшись даже за гранью жизни. В этом была их суть. Она ползла вперед очень медленно, тщательно прощупывая камни, которые зачастую оказывались довольно острыми.
Как известно, если лишить человека одного из органов чувств, значительно обостряются другие, но как ни старалась Лиз вслушиваться в малейшие шорохи и внюхиваться в гнилой запах сырости, единственной ее сильной стороной в этом абсурдном положении была исключительно тактильная. Уже спустя несколько метров руки наловчились перебирать мелкие камушки и избегать небольших, но острых валунов. Если поначалу Лизи казалось, что иногда она натыкается пальцами на панцири каких-то небольших жуков, то теперь в этом не было никакого сомнения.
Элизабет не испытывала сильной фобии насекомых, но, как и любая девушка, обладала острой неприязнью к этим мерзким многоногим усатым тварям, и натыкаясь на них в кромешной темноте, нередко тихо вскрикивала и зажмуривалась от отвращения.
Некоторые шустро шевелили лапками и тут же убегали из-под пальцев Лизи, и она одергивала руку, иногда же она натыкалась на что-то склизкое и пульсирующее, и на секундочку вскрикивала чуть громче. Здесь, в каменистой почве возились на редкость огромные черви, и уж они-то не отличались юркостью, присущей маленьким жукам.
Элизабет казалось, что она ползет в этой темноте уже целую вечность. В очередной раз наткнувшись на сплетенного в кольцо червяка, она отдернула руку и вскочила на ноги. Спина затекла, и шею неприятно покалывало, и Лизи, в конец опустошенная отвращением, не могла перевести дыхание.
«Существует ли вообще выход отсюда?» – подумала она, нервно покусывая губу, и чувствуя, как капелька крови появляется на лопнувшей коже.
«Если я чувствую все это, если я чувствую боль, значит, я жива».
«Но где я?»
Этот вопрос во всевозможных вариациях возникал у нее в голове, пульсируя и сжимаясь как органический мир на дне пещеры. Элизабет не имела ни малейшего понятия, куда двигаться дальше, но цеплялась за мысль, что добраться необходимо именно до стены, чтобы дальше было легче двигаться к выходу. Снова закусив губу и смахнув капельку крови, Элизабет вздохнула и опустилась на колени, вновь отправившись в путь.
Пещера была безразмерна. Сколько бы Лизи ни продвигалась вперед и не прощупывала пространство вокруг себя на расстоянии вытянутой руки, не встречалось ни одной преграды. Со временем Элизабет начала больше внимания уделять и звукам. Пригибаясь к земле, она отчетливо слышала копошение в слоях песка и почвы, поднимаясь на ноги – как с потолка что-то постоянно капала.
«Сталактиты и сталагмиты», – подумала Лиз, вспомнив парочку умных слов из школьной программы, но так и не вспомнила, чем же они друг от друга отличаются. В конце концов, Элизабет решила вернуться к проблемам насущным и стала чуть быстрее и менее старательно пробираться вперед.