Она уже готова была закричать: «Хватит, прекрати!»
Но если бы ласки прекратились, это было бы еще хуже. Саймон снова прикоснулся губами к ее губам, но Сторм замотала головой — не потому, что она не хотела этого, а напротив, потому, что теперь ей этого было уже недостаточно, теперь она хотела гораздо большего. Теперь она знала, что такое страсть, знала, что связывает мужчину и женщину, и ей даже казалось странным, как она раньше этого не понимала.
Сторм неровно дышала, лицо ее раскраснелось, глаза уже не казались кристально прозрачными; напротив, теперь они были темными, словно скрывающими какую-то тайну.
— Сейчас? — прошептала она, сама удивляясь, как тихо звучит ее голос.
Он приложил палец к ее губам:
— Думаю, что да.
Его руки потянулись к фонарю. Сторм с тревогой наблюдала за ним.
— Что ты делаешь?
— Тушу свет.
— Зачем?
Саймон посмотрел на нее, удивленный ее непонятливостью:
— Потому что такие вещи обычно делаются в темноте.
Сторм вдруг охватил безотчетный страх. Ей казалось, что в темноте она будет беззащитна. К тому же ей хотелось видеть лицо человека, с которым, возможно, через мгновение предстояло сделать столь ответственный шаг.
— Нет! — произнесла она так резко, что Саймон даже испугался. — Не гаси, я хочу при свете!
Он поколебался с минуту, затем произнес:
— Хорошо, пусть будет по-твоему.
Подойдя к ней, Саймон начал расстегивать ее рубашку.
Сторм испуганно отшатнулась от него:
— Что ты делаешь?
Он успокаивающе положил руку ей на плечо:
— Всего лишь раздеваю тебя. Между прочим, это обычно делается молча.
Но Сторм вовсе не хотелось быть раздетой, в то время как ее партнер по этой странной игре был еще одет.
— Я обязательно должна раздеваться первой?
Его лицо, за минуту до того не выражавшее ничего, кроме страстного желания, словно застыло.
— Обычно… — начал Саймон.
— Плевать я хотела на обычаи!
Неужели она передумала? Это разозлило его.
— Мисс, если вы…
— Я не против! — заявила она, может быть, немного резче, чем следовало бы. — Но ты разденешься первым!
Сторм так сверкнула глазами, что Саймону стало не по себе, но он сумел не показать этого. Последовала долгая, напряженная пауза. Наконец Саймон тихо произнес:
— Мне кажется, тебе нужно самой как следует подумать, чего именно ты хочешь. Если ты будешь командовать мной, у нас вряд ли что-нибудь получится. — Он улыбнулся, словно желая смягчить свои слова. — Мне понятно твое желание соблазнять меня, но, по-моему, ты немного перебарщиваешь.
«Соблазнять!» Он сам признал, что она соблазняет его, значит, она может быть для него соблазнительной. Стало быть, он действительно хочет сделать это с ней — вот что возбуждало ее больше всего.
Сторм отвернулась от Саймона, пытаясь справиться с бурей бушевавших в ее груди эмоций. Пути назад у нее не было, об этом не могло быть и речи. Но почему ей вдруг стало так трудно двигаться дальше — ей, всегда так гордившейся своим холодным и расчетливым умом?
— Я сама не знаю, чего мне хочется! — выпалила она. — Как я могу знать, если для меня это в первый раз?
Сторм скрипнула зубами, рассердившись на себя за проявленную слабость. Постояв с минуту неподвижно, она подняла голову и тихо, но решительно произнесла:
— Я хочу продолжить.
Затем она спокойно села на кровать, ожидая, каковы будут дальнейшие действия Саймона. Однако когда он, сев на стул, начал снимать башмаки и чулки, Сторм вдруг почувствовала, что ее сердце снова начинает бешено колотиться.
Наконец Саймон встал; штаны упали к его ногам, и он, переступив через них, подошел к кровати.
Сторм, не отрываясь, смотрела на него. Без одежды он казался ей еще красивее, чем прежде. У нее вырвался невольный вздох восхищения. До этого ей ни разу не приходило в голову, что к мужскому телу вообще можно применить слово «красивое».
Плечи Саймона были широкие, руки мускулистые, живот плотный, бедра крепко сбитые. Соски были маленькие, коричневые, грудная клетка — не слишком худая и не слишком полная. Волосы на его груди были такими же золотистыми, как и на голове…
Сторм приходилось раньше видеть мужской орган, и неоднократно — в возбужденном и спокойном состоянии, молодой и старый, больной и здоровый, — и она никогда не обращала на него особого внимания. Теперь же, при близком рассмотрении, он казался ей каким-то гротескным, почти смешным, и совершенно ни к чему не пригодным. К тому же она раньше не замечала, какой он на самом деле большой и длинный, прямо-таки гигантский.