Между тем сизая туча, медленно проплывавшая над лесом, вдруг распростёрла крылья, заняла полнеба. Лихо свистнул ветер, вырвал из-под ног лошади длинную завесу пыли и потащил её вдоль дороги, сколько видит глаз. Гром ударил отрывисто, резко и сразу же, словно только этого и ждал, хлестнул в лицо крупными каплями грозовой весёлый дождь. Дождь на солнце, при синем небе, короткий и тем более рьяный в своём мальчишеском озорстве.
— Держись! — крикнул Остапчук, погоняя лошадь.
Данилевский натянул шляпу на уши и зябко поёживался под дождём, барабанившим по плечам.
— Чёрт бы побрал твоего директора! — крикнул он на ухо Остапчуку. — Неисправна, мол, машина… Наверно, пожалел.
Остапчук расхохотался.
Туча растаяла так же быстро, как и появилась. Гром прокатился над головой и ворчал уже где-то за прудом.
— Ну и душ! — поморщился Данилевский, стряхивая воду со шляпы.
Гроза как будто смыла многодневную усталость, — настроение Остапчука резко изменилось. Пригладил мокрые волосы, засмеялся и широко развёл руками.
— Зато дышится как. Озон!
Дорога круто свернула налево. Стало хорошо видно Привольное, с его садами, речкой, с ветряком на пригорке.
Словно почувствовав на себе чей-то взгляд, Остапчук оглянулся. Из лесной полосы на дорогу вышла девушка.
— Наталья Климовна! — окликнул он, останавливая лошадь. Затем покачал головой и шутливо прибавил: — Чтоб вас дождь намочил!
— Уже, — сказала девушка, на ходу расправляя мокрое платье. Она улыбалась и в то же время хмурилась, оглядывая себя. — Мокрая курица…
— Нет, орлица в весеннюю грозу, — продекламировал Данилевский и протянул руку. — Разрешите познакомиться…
— Бойченко, — сухо проговорила девушка.
Остапчук прибавил.
— Агроном колхоза «Луч».
— Слышал, слышал, — поспешно подхватил Данилевский, с любопытством вглядываясь в лицо Натальи. — Так вот почему вас боятся бракоделы. От таких глаз не скроешься.
— Вы к нам, Наталья Климовна? — перебил Остапчук.
— Да. Звонила — не дозвонилась…
— Садитесь. — Данилевский вскочил. — Пожалуйста. Как-нибудь уместимся.
Наталья ответила не ему, а Остапчуку:
— Тут близко… Зайду к Марии, потом к вам, Степан Иванович.
Данилевский вздохнул:
— Теперь я понимаю, что означают слова: лучшие из лучших поехали на село.
— А худшие остались там, у вас? — спросила девушка, метнув не слишком приветливый взгляд на улыбающуюся физиономию Данилевского. — И руководят лучшими?..
Мужчины рассмеялись. Мимолётная усмешка тронула губы Натальи.
— Язвительная особа, — покачал головой Данилевский, когда они немного отъехали. — Но глаза, глаза! Целый мир… Завидно!
Он многозначительно кашлянул и умолк. Остапчука передёрнуло. В показной деликатности спутника он своим тонким чутьём безошибочно распознал фальшь. Ни о чём, мол, не спрашиваю, но кое-что понимаю… Невысказанная пошлость тем больнее ранит, что на неё не ответишь.
Немного помолчав, Данилевский с мягкой заботливостью спросил у Остапчука, почему до сих пор не приехала его жена. Остапчук побагровел от злости.
— Я ведь говорил: квартира не была готова, — сдерживаясь, пробормотал он; хотелось сказать что-нибудь резкое, злое.
— Ах, квартира!.. Я забыл, — поспешно подхватил Данилевский и заговорил о невнимательном отношении к специалистам, о чуткости и о бездушных людях, думающих только о себе.
Остапчук не слушал. Меньше всего хотелось ему откровенно говорить о своих личных делах ещё и потому, что жена не раз, упрекая его, поминала Данилевского. «Если бы ты думал о семье, как он, то не стал бы кочевать». Напрасно Остапчук доказывал ей, что Данилевского не отпустили, что человека поставили в неудобное положение — вызвался ехать, а сидит в областном аппарате. Она ничего и слышать не хотела: ей надоело всю жизнь с ним воевать. Если бы он думал о жене и сыне, как… Для каждой женщины, вероятно, кто-нибудь из знакомых служит образцом хорошего мужа, и это страшное оружие применяется во всех случаях жизни.
Жена Остапчука не хотела переезжать в МТС. По этому поводу немало было уже сказано слов и даже пролито слёз. Пускай идут те, кто ещё не работал на селе. Он своё отбыл. В самые тяжёлые послевоенные годы. А теперь несравненно легче — пускай едут другие. Только получили квартиру, только устроились и — здравствуйте! — всё бросай… Нет, она не поедет. Пускай, как хочет, так и живёт. Володька привык к школе. Наконец, он должен знать, что у неё тоже есть своё дело. Детский сад, которым она заведует, теперь лучший в городе. Но разве он когда-нибудь считался с нею?..