— Ну как, устроились? — бодро проговорил он, обводя взглядом скромное жилище председателя.
Тут было и тесновато и душновато, по стенам стояли неструганые лавки, табуреты, комод под красное дерево. На комоде — фотографии, стаканчики цветного стекла и коробочки из ракушника; на стенах тоже фотографии, отрывной календарь, барометр и засиженная мухами, невесть когда и за что полученная похвальная грамота. Была, конечно, и большая никелированная, пышно застеленная кровать «самих» и две деревянные кроватки для многочисленных чад — сейчас они все помещались на печке, откуда рассматривали агронома с необидным в своей полной откровенности любопытством.
На вопрос ездового ответ последовал из кухни, где председателева жена стирала белье, — из-за края печи виднелся угол цинкового корыта с шапкой мыльной пены.
— Поживут покуда у нас, мы им угол освободим.
— А может, к Арсенихе лучше?.. — спросил ездовой.
— Чем же это лучше? У нас, по крайности, груднят нету.
— Это правильно, — согласился ездовой и посмотрел на девушку, желая знать ее мнение, но она молчала, будто разговор ее не касался.
— Обижается товарищ агроном, что клуба нет, — тихо сказал председатель, — кино не показываем… со светом вот тоже… Он вдруг умолк и молчал долго, чуть не целую минуту, затем вздохнул и сказал строго и серьезно: верно это, скучно у нас молодежи, скучно…
— Так надо сделать, чтобы весело было, — тоже строго сказал ездовой.
— Надо, конечное дело. Будем с хлебом — все у нас будет. А пока, видишь, не можем даже как следует человека принять. Есть решение к февралю дом для агронома построить, а покамест только фундамент подвели. Товарищ, конечно, вправе обижаться…
— При чем тут — обижаться? — отчетливым, ровным голосом вдруг произнесла девушка. — Но раз мне не обеспечены нормальные условия для работы, я тут не останусь.
Было такое впечатление, будто она долго складывала про себя эту фразу и подала ее, точно колобок из печи выкатила.
«Ай да дочка! — с восхищением подумал ездовой. — Умеет за себя постоять!» И он стал ждать, что ответит председатель, какие найдет слова, чтобы убедить девушку остаться. А в том, что она в конце концов останется, ездовой почему-то не сомневался.
Но председатель, стыдясь своей неустроенности, только разводил руками да бормотал что-то несвязное: мол, временные трудности, обживетесь… И щеки его под густой черной щетиной пылали, как костер сквозь чащу. А девушка с неожиданной решимостью и проворством забрала свой чемоданчик и, не говоря ни слова, быстро пошла к двери.
— Садитесь, я через минуту! — в спину ей крикнул ездовой.
У ездового стало нехорошо на душе. Ему было и досадно за петровцев, обманувшихся в своих ожиданиях, и стыдно за себя, что он так нашумел, нахвастал да еще и угостился за счет людей. Чтобы погасить в себе неприятное чувство, он стал укорять председателя:
— Некрасиво получается, Матвеич, знали же, что к вам агроном прибудет, неужто не могли подготовиться?
— Да ведь тебе ведомы наши обстоятельства, товарищ Марушкин, — смущенно и грустно сказал председатель. — Ссуду нам задерживают, с транспортом полный зарез. Телятник, и тот никак не добьем, где уж тут дачи агрономам строить?
— Так-то оно так, а понимать надо, какой человек перед вами. Она в самой Москве училась — не нам с тобой чета…
— Да мы понимаем, Сергей Данилыч! — сказал председатель, и ездовому почудилась в сокрушенном голосе Жгутова словно бы далекая усмешка. — Коли ты еще повезешь к нам, так уж нельзя ли кого попроще?
— «Попроще»! — передразнил ездовой, почему-то обидевшись. — Будете так встречать, никто у вас не останется!
— Ну, может, кто и останется, — с той же далекой, сокровенной усмешкой ответил председатель.
Этот разговор решительно не понравился ездовому: выходило, что председатель еще кичится своим убожеством. Он взялся за шапку и, не попрощавшись толком, вышел на улицу.
Девушка сидела в санях, укрывшись тулупом, и больше, чем когда-либо, глядела букой. Ездовой подобрал вожжи и осторожно примостился возле нее.
— Н-но! — ездовой прицокнул языком, меринок, посилившись, сдвинул примерзшие сани, и они покатили мимо низеньких, потонувших в снегу изб и черных ветел — на их тонких веточках не держался снег; мимо рослых плакучих берез — по-сорочьи пестрые стволы и ветви их старательно убраны снегом; мимо колодца в толстой ледяной рубашке; мимо похилившейся слепой Доски почета с толстой шапкой снега на верхней перекладине; мимо погоста, чуть приметного верхушками темных, клонившихся долу крестов, — и въехали в белую пустоту равнины.