Жизнь в институте шла размеренно, тихо. Сотрудники отсиживали в кабинетах положенные часы, писали отчеты, составляли сводки, заседали, кое-кто начинал обрастать хозяйством: заводил огород, породистых кур, бронзовых индеек.
Николай стал поговаривать, что мы с ним попали в тихий дом отдыха и надо, пока не поздно, перебираться в другое место, поближе к земле.
Потом случилось несчастье. Николай попал в автомобильную катастрофу. После его гибели я долго не могла придти в себя, все мне стало кругом немило: и любезный директор, и тенистый парк с прудами, и квартира с цветником под окнами.
Я попросила Пальчикова откомандировать меня в совхоз «Высокое». Тот согласился. Я работала тогда над темой «Биологические особенности гречихи и ее агротехника» и приехала в совхоз с тем, чтобы проверить свои догадки на практике. Заложила целую серию опытов и принялась терпеливо вести наблюдения. Сблизилась с людьми, подобрала помощников и вдруг к концу второго месяца получаю телеграмму от директора института: срок командировки на исходе, и мне необходимо вернутся в институт. Я попросила продолжить командировку, директор ответил отказом, ссылаясь на то, что это не предусмотрено сметой. Я протелеграфировала, что отказываюсь от суточных и квартирных. Как видно, это никого не тронуло, потому что через день я получила еще одну телеграмму, в которой упоминались слова «буду вынужден» и категорически».
Не завершив опытов, я рассталась с совхозом. Директор института Пальчиков усадил меня за составление какого-то срочного отчета.
Однажды институт послал меня на областное совещание передовиков урожайности.
Мне поручили выступить в прениях и рассказать совещанию о работе института. Нагрузили цифрами, планами, сводками, таблицами. Я старательно приготовила свою речь, во-время записалась в список ораторов.
Не знаю, как все это получилось, — то ли меня сбили с толку реплики председателей колхозов и бригадиров, то ли еще что, — но только вместо славословия институту я вдруг разразилась пылкой речью о том, как вяло мы работаем, как далеки от живой практики, как заедает нас заседательская суетня, канцелярщина.
Председатель уже дважды звонил в колокольчик, напоминая о регламенте, а из зала кричали: «Продолжить, продолжить!». И я все говорила, говорила. Речь свою я закончила под дружные аплодисменты.
— Слово имеет бригадир колхоза имени Пушкина Варвара Никитична Кивачева, — объявил председатель.
Не успев сойти со сцены, я невольно остановилась. О Кивачевой этим летом немало писали в областной газете.
Я ожидала увидеть пожилую, степенную колхозницу, а из зала поднялась невысокая, крепенькая, как молодой дубок, светловолосая девушка в цветастом ковровом платке.
Лесенка, ведущая со сцены в зал, была узкая, с мелкими ступеньками, и, сходя, я чуть было не упала, но девушка во-время успела подать мне руку.
— А вы, товарищ Черкашина, хорошо сказали… правильно… — шепнула мне Варя Кивачева и быстро вбежала на сцену. Она положила на трибуну бумажку (как видно, с заготовленным текстом выступления) и не очень уверенно произнесла первые слова. Ей зааплодировали.
От волнения Варя смахнула рукой бумажку с трибуны и та улетела в зал.
Варя покраснела, перегнулась через трибуну и растерянно следила, как бумажка планировала над головами делегатов. В зале засмеялись.
— Да бог с ней, с бумажкой-то, — ласково сказала пожилая темнолицая колхозница, моя соседка. — Ты не по писаному, ты по сделанному скажи.
— И то правда. — Варя как-то сразу успокоилась, опустила платок на плечи, облокотилась на трибуну и заговорила ровно, по-домашнему, точно заглянула к соседке в окно с улицы.
Она рассказала, как ее бригада соревновалась в этом году с самим Андреем Егоровичем Усовым из колхоза «Рассвет» и как «малость его перешибла» по урожаю пшеницы.
— Словом, как пахали да сеяли, много говорить не буду, то день прожитый. А нам про завтра думать надо. Скажем, вот, агроном — первая забота… Нам без него дальше дышать невозможно.
Варя вдруг обернулась в мою сторону.
— Вот вы, товарищ Черкашина, критику тут наводили. Опытное поле у вас тесное, развернуться негде… Так в чем же дело, товарищ Черкашина? Милости просим. Покупайте билет за семь сорок и пожалуйте к нам в колхоз имени Пушкина. От станции два километра, земли пахотной пять тысяч гектаров, сеем пшеницу, рожь, гречиху, овес. Развертывайтесь в свое удовольствие. Дети есть — забирайте с собой, муж — и его примем. Квартиру вам найдем наилучшую, помощников подберем… — Варя лукаво оглядела делегатов, подморгнула и вдруг протянула мне с трибуны руку. — Ну что ж, товарищ Черкашина, как вас по имени, отчеству, не знаю… по рукам, значит?