В зале одобрительно зашумели и все посмотрели в мою сторону. Кто-то засмеялся:
— Ну и Кивачева… Дипломат. Ловко подъехала.
— Вас спрашивают, чуете?.. — наклонилась ко мне соседка. — Да вы не робейте. Пушкинцы — народ исправный, смелый. С ними не пропадешь.
Я подняла руку, точно школьница в классе. Варя, забыв о председателе, постучала по трибуне, призывая всех к порядку, и я сказала, что охотно поработаю в колхозе агрономом.
Мне шумно зааплодировали.
В перерыв Варя Кивачева встретила меня в буфете, усадила в угол за столик, заказала две бутылки фруктовой воды, пачку печенья и принялась рассказывать, как давно их колхоз добивается от области агронома, но агрономы, как видно, «народ дефицитный, на вес золота».
К нашему столику подошел приземистый мужчина с густыми картинными усами.
— Скрепляете, так сказать, союз труда и науки. Доброе дело. Только не тот сорт горючего выбрали… Он принес две бутылки пива и подсел к нам.
— Андрей Егорыч Усов, — познакомила меня Варя. — Бригадир из соседнего колхоза. Мы с ним второй год соревнуемся.
— Верно, — подтвердил Усов. — И опасная соперница, скажу вам. Все бегала, опыт перенимала, «покажи да расскажи, Андрей Егорыч», а в этом году раз-раз — и в дамки. По озимой пшенице выше всех по району взвилась. Смела. Мне уж проходу не стало: «Усов на пенсию собрался». Ну, погоди, молодица, новый год, он свое покажет.
— Непременно покажет. Я, Андрей Егорыч, урожай по пшенице думаю еще поднять пудов на тридцать. Будете со мной соревноваться?
— Посчитаем, посмотрим, — уклончиво ответил Усов. — Ты лучше об урожае гречихи подумай. Скучная у вас картина получается.
— Это верно, — согласилась Варя. — Не везет нам с гречихой.
Она налила пива в стаканы, чокнулась и пристально поглядела мне в лицо.
— А вы… вы по-серьезному в колхоз решили? Не передумаете?
— А вы как считаете?
— Я ведь это к тому… Слово-то с трибуны, оно легко идет, как по маслу. Все же у вас город, культурная обстановка…
— Теперь уж никак невозможно вспять идти, — Андрей Егорович пригладил усы. — Вспрыснуто… Навек закреплено.
В институте, узнав из газет о моем критическом выступлении на совещании, были немало удивлены. Пальчиков пригласил меня к себе в кабинет.
— Я абсолютно с вами согласен, товарищ Черкашина. Все, что вы сказали, — святая правда. — Он погладил газету и поднял на меня свое благообразное лицо. — Но, понимаете, вы сделали не то ударение, не тот акцент… На таком совещании, как вчера, надо было рассказать о целях нашего института, о наших планах, так сказать, заинтересовать людей, привлечь их внимание. Вы же, как видно, недостаточно продумали свое выступление.
— Простите, Аркадий Сергеевич, говорила, как думала.
На другой день я подала Пальчикову заявление с просьбой отпустить меня в колхоз. Весть об этом распространилась среди сотрудников с необыкновенной быстротой. На фоне довольно ровной и безмятежной жизни института даже это небольшое событие выглядело сенсацией.
— Позвольте, — заметил Пальчиков, прочтя мое заявление, — а книга, что вы начали писать с мужем? Если бы Николай Григорьевич был жив, разве он позволил бы вам покинуть институт?
Я напомнила Пальчикову, что вот уже три года я занимаюсь чем угодно, но только не книгой.
— А потом… Вы же сами были не большим поклонником нашей работы.
— Я, конечно, критиковал. В ней много неудачного, спорного. Но надо работать, работать…
На утро новая весть разнеслась по институту. Еще четыре человека подали заявление о переходе в колхозы: Репинский, Поспелов и супруги Кручинины. Последние более всех поразили сослуживцев. Пожилые (каждому из супругов было за сорок), они уже имели взрослых детей и работали в институте с первых дней его существования.
— Это что же делается, товарищ Черкашина? — вновь заговорил со мной расстроенный Пальчиков. — Мало того, что вы сами уходите, да еще других подбиваете. Так у меня весь институт на травку пожелает, на лоно природы.
Я поклялась, что ни с кем не говорила ни слова.
— Понимаете, в какое вы меня положение ставите? Вы только что выступили с критикой руководства… и вдруг уходите. У людей может создаться впечатление, что я выживаю вас, травлю.
— Но я ж по доброй воле заявление подала. Об этом все знают…
— Все это так… Но понимаете… слухи, кривотолки. — Пальчиков вдруг вышел из себя и потряс руками. — И вообще я категорически возражаю. Сейчас же буду писать в министерство и надеюсь, что меня там поддержат!