Джерри засмеялся в ответ, глядя сквозь меня на пожилого полицейского.
– Вспыльчив как порох, не так ли?
– Я заметил это.
Он кивнул, усмехнулся и попятился, чтобы пропустить меня к двери.
– Ладно, ваше высочество, – сказал он. – Ведите себя хорошо, и у меня не будет ни малейших причин дотрагиваться до вашей нежной белой кожи. – Он распахнул дверь и насмешливо поклонился, пропуская меня в коридор. – Сюда, – сказал он. – Будьте добры.
Глава 6
Третий этаж этого здания попросту не поддается описанию. Представьте себе старое здание вроде этого. Если убрать на целом этаже все внутренние стены и перегородки, у вас получится огромное пространство в виде прямоугольника, замкнутое во внешних стенах. Внутри этого прямоугольника сооружается металлическая коробка, нижним и верхним основанием которой служат перекрытия здания, а стены примерно на три фута ниже внешней стены здания. Таким образом, вокруг коробки получается своеобразный коридор. Одна стена коробки сооружается из вертикальных металлических прутьев, чем обеспечивается свободный доступ туда воздуха, а в противоположной стене имеется металлическая дверь с маленьким окошком из армированного стекла на уровне глаз. Внутри коробка расчленена металлическими же перегородками на множество ячеек. Все это кое-как окрашено серой эмалью. Получилась тюрьма.
Прямо перед дверью, ведущей в эту коробку, стоял стол, и за ним сидел дежурный в униформе. Джерри сказал ему что-то скабрезное про меня, и он достал из ящика стола большой пакет из плотной бумаги и велел мне положить в него все имеющиеся при мне ценности, а также ремень и шнурки. Единственной ценностью у меня был мой бумажник. Я вернул дежурному пакет, но Джерри поспешил добавить:
– Очки тоже. Не хватало еще, чтобы он разбил их и порезался.
– Точно, – ответил дежурный.
– Мне нужны очки, – сказал я и вцепился в них правой рукой. Я почувствовал, как меня охватывает паника.
– Здесь они не понадобятся, – сказал Джерри. – Здесь нечего рассматривать.
– Давай, давай, – поторопил меня дежурный. Я снял очки и отдал их ему. Он положил их в пакет. Затем спросил мою фамилию и написал ее на клапане пакета, после чего вместе с Джерри повел меня в эту коробку. Они поместили меня во вторую камеру справа от входа и ушли.
У меня очень плохое зрение, шесть диоптрий в правом глазу и восемь в левом. Некоторое время я стоял, моргая и щурясь, около металлических прутьев, стараясь понять, куда я попал. Стены здесь были металлические, железная койка была прикована цепями к потолку. Здесь же находился маленький грязный умывальник и маленький грязный унитаз. Одна из стен камеры, решетчатая, была обращена внутрь помещения, так что мне были видны шесть камер на противоположной от меня стороне. Камера непосредственно напротив моей была пуста, но мне удалось и без очков разглядеть, хотя и не очень четко, окошко на внешней стене камеры.
Некоторое время спустя, когда я свыкся с мыслью о своем заточении, мне надоело стоять у решетки, и я сел на койку. Она была застелена тонким армейским одеялом, жестким на ощупь.
У меня никогда не было неприятностей с законом, ни дома, ни в армии, ни в колледже. По-видимому, я не попадал в неприятности не из-за боязни последствий, но из-за моей естественной нерасположенности к этому. Можете назвать это “моралью наоборот”. Я никогда не был склонен совершать поступки, чреватые арестом и заключением. И в этом отношении мои взгляды и поведение не претерпели изменений. Однако я оказался в тюремной камере, осмеянный и запуганный, лишенный даже возможности видеть, что происходит вокруг.
Неужели все это происходит наяву? Неужели злобная сила, скрывающаяся под значком полицейского, способна вырваться наружу и сокрушить любого, ни в чем не повинного человека? Оказывается, я все время жил в этом мире, но просто по счастливой случайности не сталкивался с его злом.
Почему-то, оставшись без очков, я чувствовал себя сонным и вялым. Мои нервы были напряжены от того, что со мной случилось, и от того, что еще могло случиться, но сонливость победила, и некоторое время спустя я вытянулся на железной койке и закрыл глаза.
Я не собирался спать. Но заснул и проснулся, когда кто-то начал грубо меня трясти. И услышал донесшийся как бы издалека голос Джерри.
– Осторожно, Кларенс, он не любит, когда до него дотрагиваются.
– Тем хуже для него. Давай, давай, поднимайся. Я вскочил с койки, стараясь встряхнуть онемевшее тело. Я щурился от желтого, тусклого света лампочки у меня над головой. Стоявший у решетки снаружи Джерри сказал:
– Маленький лорд Фаунтлерой, капитан Уиллик хочет опять с вами побеседовать.
Я шатаясь вышел из камеры и послушно пошел за ним.
Кларенс тащился сзади. Мой сон был тяжелым, и потная одежда липла к телу, а в голове шумело.
Мы снова спустились вниз, прошли по уже знакомому мне коридору и вошли в комнату с голубым линолеумом на полу. Уже знакомый мне пожилой полицейский – по-видимому, это и был капитан Уиллик, – как и тогда, сидел за столом, а лампочка, свисавшая с потолка, ярко горела, заливая комнату ярким светом. В комнате находились и другие люди, но, поскольку я был без очков, я не мог разглядеть их лица, я различал лишь их смутные очертания, подобные теням на фоне стены.
– Идите сюда, Стендиш, садитесь, – сказал капитан Уиллик.
Я подошел к столу, но не рассчитал и ударился коленями о стул, когда обходил его, чтобы сесть. Я сел, потирая колено, и Уиллик спросил:
– Где его очки?
– Вместе с другими ценными вещами, – ответил Джерри.
– Принесите их. – Всего два слова, но их тон и манера удивили меня. Они были произнесены нехотя и с какой-то затаенной злостью, которая, казалось, была обращена не на меня, и не Джерри, и вообще ни на кого бы то ни было, а на него самого. Впервые мне пришла мысль, что капитану Уиллику не нравится то, что он сам и его команда делают со мной, и это меня удивило. Я внимательно посмотрел на него, стараясь как можно яснее разглядеть выражение его лица. Но не смог и подумал, что это не имеет значения. Его лицо его не выдаст. Если бы на мне были очки, если бы мое зрение было таким же хорошим, как мой слух, если бы я не так сильно зависел от моей способности слышать, я, возможно, вообще не смог бы уловить малейшие нюансы в его голосе.
"Но если ему не нравится то, что он делает, почему бы ему не покончить с этим”, – недоумевал я, но ответа не находил. И потому решил спросить его самого:
– Зачем вы делаете то, что вам самому не нравится? Он ответил быстро и сердито:
– Замолчи! С меня достаточно всей этой самоуверенной нахальной чуши!
– Но я не собирался... Спокойный голос из угла произнес:
– Лучше помолчи, парень.
И это прозвучало как дружеский совет. Я не узнал этот голос и не мог понять, кто говорил, но я послушался совета. Этот капитан Уиллик был очень раздражительный, возможно, потому, что ему не нравилось то, что он делал, и самое лучшее для меня – помалкивать. Капитан был прав: за время, проведенное в “холодильнике”, мой пыл охладился. Я продолжал чувствовать, что со мной обращаются несправедливо, но уже не верил, что способен что-нибудь изменить крикливыми заявлениями. В конце концов все уладится; негодяи устанут от меня, отпустят и начнут охотиться за очередной жертвой.
Мы молча ждали, когда вернется Джерри с моими очками. Я надел их и некоторое время моргал, пока глаза не привыкли и стали различать лица людей и окружающие предметы. Теперь я увидел, что у стены стояли трое: тот, который ворвался тогда к нам в номер вместе с Джерри и капитаном Уилликом, и еще двое, скроенные по тому же шаблону. У всех у них были расстегнуты пиджаки и криво повязаны галстуки, и все они держали руки в карманах.
Перед капитаном Уилликом на столе лежала стопка бумаг, сколотых вместе. Он мрачно вперился в верхний листок, но тут же перевел взгляд на меня: