– Нет. Положа руку на сердце – нет. Твои слова не изменят моего мнения.
Я должен был тебя поддержать.
Слова из письма профессора Уле к Свену Аглуккаку.
Письмо было обнаружено после смерти профессора в его бумагах.
Глава 26
После.
Во льдах
где лед крошился и исчезал в никуда
где вода спешила к морю
вода сбегала с мертвого черного камня
Патрик говорил:
– Меня в Нууке ждет самолет, я лечу в аэропорт Ла-Гуардия. Приглашаю вас на борт.
Чарли отвечал:
– Спасибо. Нет, – и не знал, что еще сказать.
Никто не искал тела Уле под обломками крошащегося мира. Когда-нибудь, шепнул медик с вертолета «Скорой помощи», когда-нибудь тело случайно обнаружат у кромки воды – может, оно даже полностью уцелеет. Или его унесет в море, и профессор исчезнет навсегда, и это, наверное, к лучшему.
Свена под руки довели до вертолета, усадили. Свен ничего не говорил и ничего не замечал, поэтому он был удивлен, когда вертолет сел на окраине Оунавика. Встречать Свена пришел весь поселок. Ане укутала мужа одеялами, и его почтительно, бережно, без речей и церемоний, повели домой.
Чарли из вертолета не вылезал. Вновь идти к этим молчаливым людям казалось неуважительным, да и работа вестника была выполнена.
В больнице в Кекертарсуаке дежурили двое докторов и один медбрат, который работал еще и рыбаком и, по его признанию, не мог похвастать высокой квалификацией, но знал достаточно; акушерка разбиралась в этих делах лучше, однако ее вызвали в прибрежную деревню в семидесяти милях к северу.
Чарли сидел на краю койки в притихшей палате, среди чужих людей, и давал себя щупать и колоть. Ему посветили в глаза, обследовали ноги, обследовали руки и в конечном итоге велели:
– Прилягте. Вздремните.
Он проспал почти двадцать часов и открыл глаза с чувством, будто тело его пропускает свет и будто он, Чарли, вообще не здесь.
В вертолете, когда они летели на юг, Патрик произнес слова, которые усталый Чарли не расслышал. Теперь же, наблюдая за бесконечным круговоротом низкого солнца по больничному потолку, Чарли попробовал собрать эти слова вновь, выхватить их из рева вертолетного двигателя, из грохота падающего ледника, из собственного отяжелевшего тела.
Я – свидетель, сказал Патрик. Меня позвали засвидетельствовать кончину мира. Меня позвал Смерть, и я пришел. Ради того старика? Я должен был увидеть его гибель? Кто он такой?
Чарли не отвечал – по крайней мере, сейчас он не помнил, чтобы говорил. Заговорит ли он когда-нибудь вновь?
Кто такой этот старик? Патрик перекрикивал шум лопастей. Что в нем особенного?
Лед под летним солнцем ломался, а Чарли спал.
Еще один вертолет, потом еще, мелькание городов – на юг, назад в Нуук. В Нууке Чарли встречали радостно, с улыбками – как все прошло, как ваш поход во льды, рассмотрели тамошние чудеса, красиво, как же там красиво!
Люди улыбались, поэтому Чарли улыбался в ответ и кивал – да, да, красиво, но и непривычно, все очень-очень непривычно…
Самолет в Рейкьявик, а в Рейкьявике Чарли узнал, что Милтон-Кинс забронировал на сутки гостиницу с термальными источниками; они пахли серой, испарения щипали глаза, Чарли сидел в бассейне и изумлялся – так вот оно какое, тепло, – и представлял, как наконец-то оттаивают его, Чарли, кости. Когда сотрудник паспортного контроля в Хитроу произнес: «С возвращением, сэр», Чарли с улыбкой ответил: «Спасибо» и подумал, что линия метро Пиккадилли никогда не выглядела такой красивой, а небо – таким ярким.
На следующий день Чарли позвонил Эмми, спросил, как у нее дела, и не хочет ли она… ну…
Однако Эмми оказалась в Ньюкасле, а потом Чарли получил новое задание, и самолет на Урумчи взлетел за два часа до прихода ее поезда в Лондон, и Чарли впервые поехал в командировку с неохотой.
Часть III. Шампанское
Глава 27
– Хочется, конечно, чтобы в школе дела у нее шли получше, пусть бы хоть таблицы умножения не забывала. Нет, на пять или на два она помножит, но на этом все, а я таблицы умножения каждый день использую, вот и подумываю взять ей репетитора, а то в классе дети только плакаты рисуют; в начальной школе такая программа, я в курсе, но глупость же, да и девочка моя способна на большее…
– Волосы возле сосков – это ужас…
– Как можно работать медсестрой и не верить в науку? Я ее спрашиваю, а она мне грубит, грубит, говорю вам, я спрашиваю – разве капельницу ставит Бог, разве дренажную трубку вводит Бог, – а она отвечает, что я ничего не понимаю, что я ее извожу, оспариваю ее убеждения; да еще ленивая она, скажу я вам, ленивая и медлительная. Наверное, бумаги за нее Бог оформляет…