Люди спрашивают, «Вы верите в посмертное существование?». И я отвечаю: «Я не верю в него. Оно просто есть». Такие заявления непременно оскорбляют моих друзей-учёных. Но их материалистическая вера основана на интеллекте. А моя вера в непрерывность жизни выходит за его пределы. Их вера является проблемой, потому что она коренится в разуме, а в процессе смерти ум рассыпается. Вера, сознание, осознание – всё существует вне мыслящего ума.
У меня есть друг по имени Эммануэль. Некоторые из вас встречались с ним через его книги. Он является «призраком», существом Света, который давно оставил тело. Эммануэль обладает великой мудростью. Для меня он – словно родственник. Я как-то спросил его: «Эммануэль, я часто сталкиваюсь со страхом смерти в нашей культуре. Что мне следует рассказать людям о смерти?». И Эммануэль ответил: «Скажи им, что это абсолютно безопасно!». Он добавил: «Это – словно отбросить старый жмущий башмак». В прошлом я пытался – в партнерстве со Стивеном и Ондри Левин, Дейлом Борглумом и моим суфийским другом Бодхи Be – создание простор вокруг представления о смерти. У нас были разные программы, вроде такой, когда умирающие по «горячей линии» могли бы позвонить и доверительно пообщаться с компетентными людьми, которые помогли бы им оставаться осознающими в процессе умирания. В начале восьмидесятых мы создали Центр умирания в Нью-Мексико. Моей задачей, как я её видел, было в пребывание с людьми, уходящими с физического плана, которые могли бы помочь мне справиться с моим собственным страхом смерти в текущей жизни.
Согласно традициям буддийской Тхеравады, монахи проводили ночь возле останков умерших, которые раскладывались на открытой площадке для голодных птиц. Представьте, монахи сидят рядом со скелетами и раздутыми трупами, кишащими насекомыми, получая возможность в полной мере осознать все процессы изменения в природе. Они имеют возможность рассмотреть своё собственное отвращение и ненависть, и страх... Они получают шанс увидеть ужасную правду о том, что «И ты будешь там, где я».
Видя, как тело распадается, и размышляя о распаде, вы открываетесь к осознанию того, что есть место где-то глубоко внутри вас, которое не имеет ничего общего с телом, с его разложением. Подобные размышления и привели меня в начале 1963 года к работе с умирающими – я хотел, чтобы эти идеи стали доступны им. Я не врач. Я не медсестра. Я не юрист. Я не рукоположен в сан священника. Но я могу предложить другому человеку священное пространства и любовь. В этом любящем пространстве у них появляется возможность умереть так, как надо бы. Я не имею никакого морального права определять, как другой человек должен умереть. Каждый имеет свою собственную карму и свои представления. Моей работой вовсе не является вещать: «Вы должны умереть красиво!» или «Ты должен умереть так-то и так-то!». Я понятия не имею, как другой человек должен умирать.
Когда моя мать, моя родная мать, умирала, я помню, это было в 66-м, она лежала в больнице Бостона. Я наблюдал, как люди, приходящие к маме, все родственники и врачи, и медсестры говорили, что ей уже лучше, что она держится хорошо, а потом выходили из палаты и сообщали, что она не проживёт и недели. И я подумал: как странно, что человек переживает один из важнейших переходов в своей жизни, а при этом полностью окружён обманом. Можете ли вы услышать эту боль? Никто не в состоянии быть непосредственно с умирающим, потому что всем слишком страшно, даже раввину, всем, всем. Всем. И мы говорили с ней об этом. Она спросила, что я думаю о смерти? Я ответил, что не знаю. Я смотрю на тебя, и ты мой друг, и это выглядит так, как если бы я находился в здании, которое уже горит снизу, и ты тоже находишься там, и пожар разрастается. Наши дороги просто пересеклись в этом пространстве.
Позже, с Филлис, моей мачехой, я был открыт, и она могла спросить всё, что хотела. Я не говорил: «Теперь позвольте прочитать вам лекцию о смерти», потому что она не приняла бы этого. Но потом она сдалась, и это было похоже на пробивание яйца птенчиком. Появилось некое существо, оно было таким лучезарно красивым и настоящим, светлым и радостным. Это было оттого, что на каком-то глубоком интуитивном уровне она знала себя, но никогда не впускала себя такую в свою взрослую жизнь. А теперь она открылась для этого дивного существа, стала им. Я просто купался в её сиянии, и она в тот момент ушла на другую плоскость сознания, где мы были полностью вместе, разговаривая, существуя, а боль и процесс ухода были просто явлениями, которые происходили. В этот момент она уже не была занята умиранием, она просто была, а умирание происходило.