Теперь у меня был большой угловой кабинет в Гарварде с двумя секретарями и почти сорок научных сотрудников под моим руководством. А в коридоре, в закутке размером со шкаф, работал парень, который недавно вернулся из велопробега по Италии. Его обнаружил и привел к нам шеф департамента, представив как яркую и выдающуюся личность, крайне необходимую для отдела. Его имя было Тимоти Лири. Он оказался веселым ирландцем, был не прочь выпить, и поэтому мы начали проводить вечера вместе.
Тим сказал, что собирается летом в Мексику, и я ответил, что хотел бы присоединиться. Он считал, что хорошо было бы отправиться в путешествие по северу Южной Америки в маленьком самолете, и я сказал ему, что имею лётный опыт, хотя это было не совсем так. Однако студенческая лицензия у меня всё же была. Он сказал, что хорошо бы нам было встретиться в Куэрнаваке в определенный день, и уже оттуда двигаться вместе.
Это был поистине ужасный полет над горами Центральной Мексики. Когда же я добрался до места, Тим уже не раз отведал мексиканских священных грибов, которые получал от шаманки-курандеры по имени «Безумная Хуана». Один гриб она давала вам, а два клала себе в рот. Я слышал много историй о том, что случилось с ним тогда.
Но когда я прилетел, грибов в округе уже не было. И мы не отправились в полёт по Южной Америке, мы просто болтались возле Тепсилана и Куэрнавака. А потом полетели обратно в США – вместе с сыном Тимоти и игуаной. Затем я уехал в Беркли, а он вернулся в Гарвард, где собирался параллельно с основной работой начать изучение химических веществ, содержащихся в грибах, потому что, как он сказал, от грибов он узнал больше, чем работая несколько лет в качестве психолога.
Так что, когда я вернулся в Гарвард весной, я тоже был вполне готов к подобному опыту. А Тимоти получил синтетический препарат, названный «псилоцибином». Ночью 6 марта 1961 года была сильнейшая за год снежная буря. Мои родители жили в двух кварталах от большого дома Тима. Я навестил их, а потом поплёлся сквозь снег к особняку Тима, где, на кухне, собралась весьма пёстрая компания, чтобы опробовать наркотик, сделанный там же соответственно строгой инструкции.
Первая часть опыта была довольно непредсказуемой... Собака сына Тима, побегав по снегу, пришла на кухню. В наших затуманенных и вневременных сознаниях она мнилась задыхающейся слишком долго, почти умирающей. Происходило это в субботнюю полночь, мы представили, как потащим собаку сквозь снег к ветеринару, живущему за четыре мили. Тим позвал сына к нам вниз, чтобы посмотреть, как собака будет на него реагировать. Мальчик спустился, и собака стала с ним играть. Так что мы поняли, что всё было в порядке.
Потом я пошёл в другую комнату, уселся в гостиной, чтобы прийти в себя после всей этой трагикомической галлюциногенной заварушки.
Я сидел в полутьме, слабый свет падал из окна, шёл снег, и это было очень красиво. И вдруг в темноте комнаты я увидел стоящую фигуру. А, посмотрев повнимательнее, я понял, что это был я сам.
На фигуре была шляпа и довольно странная мантия. Я увидел, как мой двойник-профессор прошёлся по комнате. В психологии это называлось «диссоциативным опытом».
Посмотрев на двойника, я сказал себе: «Это не я. Я здесь, он там. И я думаю, мне его достаточно...». Я откинулся и расслабился. Но тут фигура изменилась, теперь это был кто-то другой. Я подался вперёд. Там снова был я, но теперь – в виде молодого космополита. Второй двойник просто сидел. Я подумал: «Теперь ещё этот... вполне могу и без него обойтись». Откинулся на спинку дивана. И так далее последовательно передо мной появлялись все мои социальные роли – любовника, мудрого человека, добряка... – все мои роли, и на каждого я реагировал словами: «ОК, и этот плох, и без него я обошёлся бы».
А потом появился «Ричард Альперт». Это было совсем другое дело. Фигура была тем, кем я уже научился быть, ещё тогда. Что происходило? У меня мелькнула мысль: «Что это за препарат, который сумасшедший Лири дал мне? Это всё из-за него!».
Я подумал, что, вот, сейчас, у меня будет амнезия, потому что я теряю свою идентичность. И я не буду знать, помнить, кто я. Ладно, я всегда смогу получить другую социальную идентичность. Таким был мой мыслительный процесс. Все же я останусь «Ричардом Альпертом». По крайней мере, это – моё тело.
Те из вас, кто экспериментировал подобным образом, меня поймут. Я опасался напрасно. Когда я посмотрел вниз на диван, ничего ниже моих колен видно не было. И потом я наблюдал, как мои видения медленно исчезали, пока не остался только диван, на котором я сидел.