Глеб Анфилов
В конце пути
Крылья
Степан Додонов всегда увлекался чем-то необыкновенным. И свои увлечения он довольно часто менял. Помнятся, он убил целое лето на подводные мотогонки, с них переключился на живопись люминофорами, а потом принялся экспериментировать с электродиффузионным генератором запахов, занимавшим почти половину его ванной комнаты. Переменчивость интересов сочеталась у нашего Степана с твердой верой в то, что сегодняшнее его увлечение — самое лучшее, самое полезное, самое нужное. Об этом он твердил при всяком удобном и неудобном случае, стремясь вовлечь в свои занятия побольше приятелей. Правда, оратором он был не блестящим. Мы чаще посмеивались над ним, чем принимали всерьез его идеи. Кипучий, неутомимый, но неотесанный, порой неосторожный, слишком восторженный и поспешный, Степан нередко служил мишенью для острот.
Вероятно, только Галочка Круглова, однокурсница Степана, не видела в нем ничего требующего улучшения. По ее мнению, Степан без своих странностей был бы вовсе не Степаном. Ну, а он платил Галочке той же монетой.
Во всяком случае, одна лишь Галя была допущена к секретной папке, хранившейся у Степана в тумбочке. Там были собраны аккуратно сложенные газетные и журнальные вырезки.
Первая из вырезок — фотомонтаж кадров научно-популярного кинофильма "Они почти живые". Фильм этот Степан смотрел раз десять, но снимки бережно хранил. Тут же очерк "Механохимические двигатели с биотоковым управлением" из журнала "Природа" и десятка полтора других научных статей со столь же мудреными названиями. Наконец, в папке лежала пространная газетная рецензия, в которой рассказывалось о выступлении шестирукого музыканта, игравшего сразу на рояле, аккордеоне и гитаре. Впоследствии Галя рассказывала, что в ту пору они со Степаном не пропускали ни одной гастроли этого, как писали в афишах, "современного будды". И в особый восторг ее спутник приходил после концерта, когда музыкант выдергивал из рукавов свои дополнительные хемомеханические руки и складывал их в чемоданчик.
До поры до времени Степан ограничивался тем, что копил свои заметки, читал их и перечитывал. Но когда в секретную папку перекочевала из "Вечерней Москвы" корреспонденция "Открытие спортивного клуба "Живые крылья", владелец папки потерял покой. Генератор запахов был заброшен. И пока мы разбирали его детали на карманные излучатели ароматов, Степан обивал пороги этого клуба.
Что и говорить, Додонов умел добиться своего. Клубное начальство не устояло против его натиска. Уже через неделю Степан благополучно прошел медицинское обследование и гимнастическую проверку. Еще неделю спустя он выдержал теоретический экзамен (чему очень помогли материалы из секретной папки) и стал кандидатом в члены клуба. Словом, мы и опомниться не успели, как наш герой приволок в свою комнату то, к чему были устремлены его помыслы.
Насупленный, взъерошенный, готовый к обороне от шуток, он водрузил на стол пакет с яркой цветной надписью: "Спортивные ринолиновые крылья МИ-7".
Честно говоря, никто из нас еще не видел вблизи "почти живых" машин. В ту пору они еще были уникумами. Мы знали только, что все эти искусственные руки, плавники, крылья действуют по принципу настоящих живых мускулов. Если их "кормить" особыми растворами, они усердно работают, повинуясь сигналам биотоков человеческого мозга. Федя Артюхов слышал еще, что МИ-7 не самая последняя модель хемомеханических крыльев, что есть более удачные конструкции.
Мы, разумеется, не преминули разъяснить Додонову недостатки его приобретения, хотя он и сам о них отлично знал, конечно.
Степан стойко отмалчивался и, не обращая внимания на наши разговоры, медленно открывал герметический запор пластмассового пакета, в котором находились крылья. Для нас было новостью, что крылья хранятся в герметической упаковке. Было любопытно и то, как они выглядят в "усыпленном" виде. Болтовня умолкла. Всех обуяла любознательность. Толкая друг друга локтями, мы старались поближе подобраться к священнодействующему Степану.
Да, крылья имели своеобразный и не очень красивый вид. Обильно смазанные каким-то прозрачным желе, сложенные в три погибели, они напоминали большую медузу.
Степан расстелил на полу несколько газетных листов, осторожно положил на них липкую медузу и сделал отчаянную попытку выгнать нас из комнаты. Мы и в самом деле ему мешали — все, кроме Гали, чью посильную помощь он великодушно принимал. Было понятно его возмущение. И все-таки мы остались, сбившись в кучку возле двери. Ведь сейчас должно начаться самое интересное — деконсервирование, а попросту говоря, оживление спящей машины.
Махнув на нас рукой, Степан принялся за дело.
С распластанной медузы он снял ватными тампонами бесцветное желе. Пахло оно весьма неважно. Федя сказал:
— Не надо было гробить генератор ароматов, Степан. Как раз пригодился бы.
Никакого ответа. А Галинка гневно сверкнула глазами.
Потом оба они носили из умывальника стаканом воду, вливая ее в машину. Послышалось шипение. Медуза начала из прозрачной делаться зеленоватой. Из нее полезли отростки. Это и были лопасти крыльев. В основании каждого стали чуть приметно пульсировать искусственные "сердца" — насосы биораствора. У нас на глазах крылья выросли, сделались упругими и ярко-зелеными.
— Смотрите, машина уже дышит, — нарушил молчание Степан.
Верно, поверхность крыльев слегка трепетала.
Степан повеселел. Видимо, он боялся, что крылья не оживут, и теперь вздохнул свободно.
— Деконсервация окончена!
Он показал нам инструкцию, которая заканчивалась фразой: "В деконсервированном виде машина выполняет шесть движений лопастями (скручивание, раскручивание, мах вверх, мах вниз, наклон и выпрямление передней кромки) по сигналам биотоков специально натренированного человека".
Специально натренированным должен был стать Степан. И о том, как он становился таковым, стоит вспомнить, ибо поначалу это было довольно-таки забавное зрелище.
С утра пораньше Степан опоясывался ремнями крыльев, прижимал к своим голым плечам и лопаткам присоски контакторов — приемников биотоков. И тут начиналось несусветное. Крылья принимались беспорядочно хлопать, махать, скручиваться в рулоны и разворачиваться во всю ширь. Сумасшедшая биомашина, воспринимая неорганизованные импульсы биотоков, таскала своего несчастного хозяина по комнате, сбивала о места все, что способно было упасть. Несколько минут спустя в комнате царил страшнейший беспорядок. А хозяин с красным от напряжения лицом тщетно сопротивлялся безумным прихотям синтетических мышц могучего безголового тела. И не усилиями своих мускулов, нет. Успокоить крылья надо было только мыслью, только работой собственного мозга. Эта цель — научиться останавливать трепет крыльев усилиями мысли стояла первой в программе тренировок.
Поначалу многие из нас во главе с Федей Артюховым относились к Степановой затее скептически. Но усмехаться и пожимать плечами нам пришлось недолго. С каждым днем крылья становились послушнее. Через неделю Степан уже умел в течение нескольких минут держать их в повиновении. Мало-помалу у него выработался автоматизм.
Помнится перед экзаменами по истории космологии мы увидели умилительную картину. Наш герой сидел за столом рядышком с Галочкой. Милая пара преспокойно штудировала конспекты, а на плечах Степана красовались крылья — тихие, еле трепещущие, смиренно свернувшиеся в рулоны.
В ту пору Степан стал непривычно разговорчивым и общительным — видимо, преднамеренно, чтобы приучить себя сдерживать машину, совсем о ней не думая. В поисках собеседников он разгуливал по комнатам общежития, щеголял свернутыми крыльями, которые смиренно торчали из дыр, сделанных в ковбойке.
— Братки, — кинул он нам однажды свое любимое обращение. — Вы понимаете, что это такое — получить собственные крылья? Вы никогда не летали во сне? Вы же рождены летать, а не ползать. В общем, братки, на до завести на факультете летательную секцию. Берусь раздобыть пять машин!