Она шла впереди мимо одинаковых дверей по открытой галерее, выходящей на другой двор с неизбежными бельевыми веревками и потрескавшейся плиткой, потом остановилась у одной двери. Бейкс посмотрел на Фрэнсис и заметил настороженное выражение на ее лице. Он улыбнулся своим мыслям: «Боится, что полезу целоваться. Все они так думают». За ее спиной виднелись звезды, как бриллиантовое ожерелье на пыльном бархате.
Он глянул на номер двери. Фрэнсис, стоявшая со скрещенными на груди руками, перехватила его взгляд и сказала:
— Двести сорок четвертая. Не забудете? Корпус «Д». Здесь легко заблудиться.
— Не беспокойтесь, я запомнил дорогу.
Она поняла, что ей ничто не угрожает. В полумраке Бейкс увидел белые зубы за слегка приоткрытыми губами, светло-карие глаза изучали его, словно стараясь проникнуть в его мысли. Он улыбнулся и протянул руку. Она пожала ее, и он ощутил холодок шероховатой, загрубевшей от работы ладони.
— Итак, до субботы, — сказал он.
— Хорошо, буду ждать.
Он выпустил ее ладонь из своей, пожелал спокойной ночи и пошел к лестничной площадке. Когда он оглянулся, ее уже на галерее не было.
Ему пришлось бежать, чтобы поспеть на автобус.
IV
Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо дирижера, улыбавшегося со стены. За занавеской ранние сумерки проросли лиловыми побегами. Портрет висел как икона, будто Томми сменил бога на идола танцевальной музыки. Радиола по-прежнему походила на алтарь, а зачехленные пластинки — на просвиры для причастия. «Чертов клоун, — думал Бейкс о Томми, — он никогда не станет взрослым. Умственное развитие остановилось в юные годы».
Но Томми — испытанный друг. Бейкс давал ему несложные поручения, и он всегда выполнял их без сучка, без задоринки. Сейчас не приходится привередничать: не такое время, чтобы тщательно подбирать помощников, не до жиру. Сопротивление корчилось в тисках террора, оно не было побеждено, но получило тяжелые увечья. Будто боксер в нокдауне: голова идет кругом, но он собирает последние силы, чтобы выпрямиться при счете «девять». Повальные аресты обескровили движение. Вожди и кадровые революционеры были в тюрьмах или на чужбине. Уцелевшие одиночки и крошечные ячейки были разобщены, раскиданы по стране. Они копошились, как кроты в земле, пытаясь нащупать в непроглядной тьме порванные связи, восстановить нарушенные контакты. Те, кто знал друг друга, стремились воссоздать организацию. Все строилось на взаимном доверии, не будь его — грош цена их усилиям. Они изрыли ходами подполье, часто меняя норы и лежбища. Те, кто был известен властям, в страхе торопились скрыться, прежде чем полиция решит, что настал их черед. Мало-помалу удалось срастить ткани и наладить неустойчивую связь с заграничными центрами.
«Но она чертовски ненадежна, — думал Бейкс, — того и гляди, рассыплется. Но люди не отчаиваются, некоторые в силу своей сознательности, большинство — потому, что ничего другого не остается. Нельзя же послать все к черту и разойтись по домам. Вот и терпишь, и делаешь все, что требуется, надеясь на лучшее, порой прибегая к помощи даже таких клоунов, как Томми. А впрочем, грех на него жаловаться. Ему надо только все подробно растолковать… В движении есть замечательные люди, они не сложат оружия. Вспомнишь о них, и на душе становится легче, особенно когда лезут в голову унылые мысли. Это помогает, как аспирин, от усталости и головной боли».
Летний вечер расползался по стенам, сгущался в углах тенями. Бейкс старался думать о Фрэнсис, но ему не удавалось представить ее из-за неотступной тревога о Томми. Справится ли он с простым делом или напутает все к чертям? Кто-то крикнул на трущобной улице. Над разбитым асфальтом и горами мусора в канавах пронесся ответный вопль. Через некоторое время сон снова сморил Бейкса, голова упала на подушку, безвольно открылся рот.
Он был в кабинке чертова колеса, его несло вверх, потом кидало вниз, в бледно-оранжевое зарево. Колесо вращалось все быстрее, и он вместе с ним. Потом его трясло, будто тряпичную куклу в клыках терьера. Не было сил сопротивляться…
Он проснулся. Свет резал глаза. Он медленно поднял отяжелевшие веки, будто ворота замка, и увидал ухмыляющегося Томми. Тот тряс его за плечо.
Бейкс очумело уставился на него, а Томми тем временем затараторил:
— Ну как, Бьюк, выспался? Смотри, что я тебе принес!
— А, это ты! — Бейкс приподнялся на локте и зевнул в кулак. Пот струился по телу. В комнате горел свет, окно было по-прежнему раскрыто, и легкий ветерок теребил занавеску. Бейкс сбросил с кровати ноги и уперся локтями в колени.