— Что же я могу поделать? — говорил сосед.
— Старина, я отдал за рыбу пять шиллингов. А ты ее так отделаешь, что есть нельзя будет.
— Я не виноват. Дождался бы следующего автобуса.
— Все равно была бы давка, — подхватил еще кто-то, — давно пора пустить дополнительные машины.
— Словно кому-то есть дело до ваших удобств. — возразила женщина. — Хозяева гребут деньги, а на вас им плевать.
С верхнего этажа на площадку кое-как пробился индиец-кондуктор.
— Платите за проезд, готовьте мелочь!
— А, кондуктор, намасте! — заорал пьяный. — Когда добавите автобусов на этом маршруте? Мы платим не за то, чтобы ехать в такой давке.
Издерганный кондуктор зло отрезал:
— Какого черта вы меня спрашиваете, пишите в компанию.
— Ишь ты, недотрога!
— Берите, берите билеты!
— Все равно, кондуктор, тебе сюда не протолкаться. Повезешь нас даром.
— Нет уж, дудки. Это моя работа. Я за это жалованье получаю.
— А, так ты хозяйский прихвостень! — загудел народ на площадке.
— А хоть бы и так, ну и что с того?
— Лизоблюд проклятый!
— К чертям собачьим компанию и хозяев туда же. Наживают миллионы на бедняках!
— Эй, — строго прикрикнула женщина, — ты что же выражаешься? Чему тебя учили родители?
— Ах, миссис, прошу прощения. Но согласитесь, житья никакого не стало. На станции — полиция, здесь — этот чертов хрен.
— Ты как со мной разговариваешь, — взорвался кондуктор, — нашел приятеля!
— Тоже мне приятель, да на кой ты мне сдался!
— Я тебя высажу из автобуса.
— Иди ты со своим автобусом куда подальше!
— Перестаньте, — закричала женщина, — как вы себя ведете! Порядочному человеку нельзя уже и в автобус сесть.
— Может, госпоже пересесть в автобус для белых?
— Наглец, как ты разговариваешь, я ведь тебе в матери гожусь!
Кондуктор протиснулся в нижний салон.
— Готовьте деньги, берите билеты, платите за проезд! — неслось оттуда. Примерно каждые сто метров автобус притормаживал на остановках, но на этом отрезке никто не вошел и не вышел. Проехали конюшни муниципалитета, на крошечной лужайке паслись ломовые лошади.
— Старину Али задержали, — сказал кто-то.
— За что?
— Не знаю. Видел только, как его обыскали и увели к фургону. Эти сволочи в правительстве богатеют на штрафах.
— Коммунистов ищут, — вступил другой голос.
— При чем же тут Али? Он верующий, каждую пятницу в мечеть ходит.
— Ах, друг, не будь таким наивным. Видать, ты Корана не читал.
— А это чья газета?
— Газеты по сравнению с ним дерьмо. А вообще-то держи язык за зубами. Говорят, и у стен есть уши.
— У правительства полно своих людей повсюду. Пятая колонна!
— Чертовы шпики!
Автобус подскакивал на неровной дороге. На окраине поселка Бейкс протянул руку, нажал на кнопку и стал пробираться к выходу.
— Смотри не навернись, приятель, — ухмыльнулся кто-то.
Автобус притормозил, и слегка взъерошенный Бейкс спрыгнул со ступеньки. Он постоял на обочине, пропустил машины, потом стремглав пересек шоссе. На поросшем травой бугре он остановился, поглядел вслед автобусу. Он увидел освещенные задние окна и красные габаритные огни, тающие в темной дали. «Там Фрэнсис, — пронеслось в голове, — старушка моя. Фрэнси, Фрэнси…» Ведь он почти забыл о ней. Любовь и грусть, смешавшись, захлестнули его. «На кой черт я все это делаю? — думал он, бредя по утоптанной траве, — на кой черт?» Потом с легким сожалением прогнал навязчивую мысль — так расстаются с любимым, затасканным костюмом — и зашагал по дороге с чемоданчиком, набитым нелегальными листовками, думая уже о том, как распространить их, и о предстоящей встрече с Хейзелом.
VI
Хейзел — это подпольная кличка Элиаса Текване. При рождении мать назвала его в честь прадеда. Через несколько лет по проселку, мимо старого эвкалипта, на котором дети устроили качели, она отвела сына в миссию учиться грамоте. Миссионеру не давались туземные имена, и он сказал:
— Наречем его добрым библейским именем Элиас.
Элиас ходил в миссионерскую школу урывками, когда не пас вместе с соседней ребятней коров на поросшем кустарником склоне позади дома. Стеречь скот считалось мужским делом, а женщины работали в поле.
Зимою земля была сухой и пыльной. Коровы жевали валявшиеся на полях кукурузные стебли, поднимая копытами пыль. Ветер обрывал со стеблей засохшие листья, они свистя носились в воздухе, царапая лицо и ноги, впиваясь в кожу.