— И еще, Марусечка, — веселился разошедшийся Шепетуха, — уберите со стола вашу похоронную икебану, мы с доцентом таким не закусываем!
— Ох и шалунишки эти ученые, ну такое скажут, — призывно хихикала пышущая здоровьем Марусечка, ложась бюстом на Телятникова в попытке достать пылившийся в вазочке бумажный цветок.
— Так… — сказал Сергей Сергеевич, когда, покачивая бедрами, официантка удалилась из зала, и поймал себя на том, что с внутренней приподнятостью потирает руки, чего никогда раньше за собой не замечал.
— Давайте выпьем за знакомство, за святую науку! — Профессор уловил движение телятниковской души и щедрой рукой наполнил портвейном стаканы.
— Нет, у меня лекция, мне нельзя, — сделал последнюю попытку отказаться Сергей Сергеевич, прекрасно понимая всю тщетность своих неискренних усилий.
— Вы меня обижаете! — развел руками лауреат государственных премий, и Телятников увидел, что Шепетуха говорит правду. — С вашим опытом и мастерством! Сто грамм портвейна для вдохновения никогда не помешают!
Он поднял свой стакан, и Сергей Сергеевич с удивлением заметил, что и его рука сама собой тянется к стоявшей перед ним посудине, и он уже чувствует во рту тяжелый, сладковатый вкус вина. Неземная легкая грусть коснулась вдруг крылом его души и пропала, а в опустевшей разом голове осталось лишь подобие мысли: портвейн-то я не пил со студенческих времен! Следуя примеру профессора, Телятников опорожнил стакан и, ухарски крякнув, утер влажные губы салфеточкой. Шепетуха меж тем был сама любезность: потчуя своего нового друга, он то пододвигал Сергею Сергеевичу селедочку под красной свекольной шубой, то подкладывал ему на общепитовскую тарелку синюшного, будто украденного у родного Аэрофлота цыпленка. Суетясь и то и дело промокая разлитый по мрамору стола соус, профессор разгорячился, снял ватник и промасленную кепчонку, под которой оказалась бетонно-серая, похожая на взлетную полосу лысина, поросшая местами защитного цвета волосиками. К удивлению Телятникова, верхнюю одежду директор координационного центра носил непосредственно на майку-тельняшку, свежесть которой представлялась сомнительной. Зато порадовала Сергея Сергеевича вытатуированная на худосочном предплечье Шепетухи фривольная картинка, под которой шрифтом газеты «Правда» стояло: «Любите Сему — источник знаний!»
— Воспоминания молодости! — вздохнул лауреат государственных премий, проследив за взглядом своего визави. — Кто из нас не был грешен! Морские дальние походы, яростные ночные десанты! — Он потянулся за второй бутылкой, неизвестно как и когда очутившейся на столе, склонив голову набок, разлил портвейн. — Давай, Сергей, за нас! В зрелом возрасте, скажу я тебе, тоже есть свои прелести! Мудрость там, интеллект!.. — Профессор шмыгнул носом, сплюнул на пол. — Приятно все-таки ощущать себя состоявшейся личностью!
Сергей Сергеевич скривился, но Шепетуха настаивал:
— Брось, Серега, не кочевряжься, винишко-то лечебное! Вспомни наши лихие студенческие попойки! Кто в жизни свое не выпил, тот для науки человек потерянный! За тебя! Нет, нет, — пресек он попытку Телятникова симулировать, — тостуемый пьет до дна!
Морщась и страдая лицом, Сергей Сергеевич выпил большими глотками вино, поспешно заел его приторный вкус салатом «Столичный». Если раньше мысли его мешались, то после второго стакана картинка мира попала в фокус, и шестым чувством он понял, что настало время поговорить о науке.
— А вы, собственно, по какой части? — спросил Сергей Сергеевич, сосредоточенно стараясь подцепить на вилку подрагивающее, как груди официантки, желе.
— Я — по бабам! — радостно заржал профессор. — Ладно, Серега, шучу! Работаю на стыке наук, специализируюсь все больше на человеке! И вообще тебе давно пора звать меня просто — Семен! — Шепетуха вдруг пошел по телу зелеными, плесневелыми пятнами, звучно икнул, отчего на Сергея Сергеевича явственно пахнуло ароматом тройного одеколона. — Извини, старик, с утреца был маленько не в себе, вот и поправился! — пояснил он, доставая из кармана ватника мятую пачку дешевых сигарет.