— К примеру, у ерша как? У окуня, чебака либо щуки?
— У ерша хорошо видны кольца на отшлифованном слуховом камешке-отолите; у окуня — на жаберной крышке; у чебака — на очищенной обезжиренной чешуе, а щука... тут лучше позвонки, — сказал я.
— Вот как? По-разному, значит. А можно в трубку посмотреть? — спросил Мухорин, показывая на сильную лупу.
— Можно, — согласился я и показал ему разные чешуйки, кости рыб.
— Интересно. В деревне Верхние Караси у меня сват живет. Еще до революции, когда молодой был, поехал он с товарищем острожить. И вот встретили они большую щуку. Как бревно стоит! Испужались, а потом сват как ударил этого черта острогой. Что тут поднялось, мать честная! Страсть! Рванула рыбина и понесла, а сват за острогу-то держится, не отпущает. Всю ночь возила их эта щука по озеру. А как солнышко взошло, упарилась вконец, остановилась. Тут ее топором и добили, привезли в деревню. Страшно смотреть! Вся, говорили, мошком заросла, зубы как у бороны. Уж сколько она весила — не знаю. Одни говорили, что три пуда, другие — пять. Из брюха-то, сказывали, трех гусей заглотанных вытащили! Вот оно как. Ладно, а куда с такой рыбиной летом в деревне деваться? Продать? А кто купит? Почти каждый про себя промышляет. Разрубил сват добычу на части, да и роздал друзьям-приятелям. Ешьте!
Та-ак. Через долгое время поехал я в деревню с женой и дочкой Аленкой. Зашли к свату. И вот Ален-ка увидела на стене какие-то косточки. Нанизаны они на шнурке, да на гвоздике, как бусы, и висят. Известное дело, Аленка моя — ребенок. Дай ей эти косточки и все. Даже в слезы пустилась.
— Что это у тебя? — спросил я свата.
— Позвонки от той большой щуки, — ответил он. Снял костяные бусы с гвоздика и отдал Аленке.
Так щучьи позвонки и попали ко мне. Наверное, и сейчас где-нибудь валяются. Вот бы у этой рыбины года подсчитать! Лет сто потянет, нет? — спросил Мухорин, закончив рассказ о чудовищной рыбе.
— Таких щук не встречали, — сказал Подлесный, — принесите позвонки, попробуем разобраться.
— Нет, это же очень интересно! Проверка народного сказа о чуде-юде, которое трех гусей заглотило. Несите скорее, товарищ Мухорин! — возбужденно вскрикнула Женя и даже захлопала в ладошки.
Через час лесник возвратился.
— Вот, нашел! — сказал он, передавая Подлесному связку внушительных костей.
Мы занялись находкой. Сильно пересохшие позвонки распаривали, обрабатывали спиртом. В конце концов добились того, что годовые кольца ясно обозначились. Произвели расчет темпа роста... Через день Подлесный объявил:
— Да, щука редкостная, музейная... Ей было от тридцати до тридцати пяти лет. В центре-то позвонков пробиты дырки, точнее не определить. Вес ее должен быть примерно до двадцати пяти килограммов!
— Только? — разочарованно произнесла Женя. — Значит, гусей она не заглотила?
— Нет, гуси ей не под силу. Сказ о щуке частично разбивается, — с улыбкой ответил Подлесный.
— Как жаль, — вздохнула Женя. — Возможно, ваш сват пошутил?
— Значит, приврал мой сват! Бывает это у него, бывает, — сказал Мухорин, почесывая в рыжей бородке.
— У страха глаза велики, — вставил Надеждинский.
— Нет, товарищи, щука все же была громадная. Длина ее была почти полтора метра. Бревешко, правда? И легкую лодку какое-то время вести за собой она могла. Так что сват не все приврал. Вот с гусями, конечно, скандал получается. Далеко этой щуке до крокодила, — сказал Подлесный.
Все рассмеялись.
— Вы нам пару позвонков подарите? — спросил Подлесный.
— Берите хоть все. Зачем они нам? Аленка-то сейчас в невесты выходит, костяшками не играет. Ну и сват — ловко сказку сочинил! — ответил Мухорин, покачав головой.
* * *Как-то мы обрабатывали только что взятые пробы организмов дна прибрежной зоны. Среди нас не было только рыбовода Надеждинского, который пошел по берегу вокруг курьи, чтобы описать характер и состав прибрежной водной растительности. Рыбовод ушел с утра, и мы поджидали его к обеду.
Пинцетом я вылавливал из алюминиевой чашечки организмы, определял вид, просчитывал, записывал данные в блокнот. Кого тут только не было! Личинки хирономид, разные моллюски, черви олигохеты и нематоды, пиявки, личинки ручейников, шустрые рачки-бокоплавы, клопы...
Мухорин сидел рядом и пристально наблюдал за работой. Когда я взял пинцетом красную личинку хирономуса плюмозуса, длиной в два с лишним сантиметра, лесник сказал:
— Хорош мотылек! Первая насадка для рыбы. А вон и горбатый мормыш носится. Тоже зимой для рыбы приманочка верная.
— Бокоплава-то у вас мормышем зовут? — спросил я.
— Мормышем. А зачем вы их из разных мест в озере берете, считаете и записываете? — интересовался старый рыболов.
— Подсчитываем, сколько и какого корма во всем озере. Какую новую рыбу можно запустить в Миассово, чтобы она встретила здесь привычное питание. Много вопросов этим разрешаем, — ответил я.
— Вот как? В нашем озере корму много?
— Обследование еще не закончено и выводы не сделаны, но уже можно сказать, что Миассово получше среднего... — начал я отвечать. В это время, запыхавшись, прибежал сынишка Мухорина Вася и громко сказал отцу:
— Тятя! Там у ключа, где болото, дяденька шибко кричит...
— Какой дяденька?
— Вот ихний, который самый длинный, — ответил мальчик, показывая на нас.
— Ой, что-нибудь с Колей случилось! — вскрикнула Женя, поднимаясь с чурбака, который заменял табуретку. — Помочь надо!
— Бегом на берег! — крикнул и Подлесный, с тревогой выбегая из палатки.
Мухорин, Подлесный и я сели в лодку и понеслись к болоту, находившемуся в километре от кордона.
* * *Надеждинский в болотных сапогах медленно пробирался по берегу курьи. Он часто останавливался, заходил в воду, осматривал и определял водную растительность. Наносил ее на план условными значками. Водяная гречиха, лягушатник, роголистник, уруть, рдесты, телорез, а дальше широколистые кубышки и кувшинки, потом камыш, рогоз и тростники. Богатые, полные красоты подводные и надводные луга!
Рыболов отметил, что в этом разнообразии растений характерно проявляется зональность их распространения. Только двухдольная и трехдольная ряски плавали как у берега, так и в тростниковом поясе.
Началось болото. Под ногами захлюпала жижа. В низине, среди черной топи, зазеленели отдельные островки, поросшие смешанным лесом. Путь преградила полоса воды, за которой ярко-зеленым ковром раскинулась ласкающая, тихая полянка с одинокими высокими березами...
— Вот и ручей, вытекающий из болота. Придется прыгать на поляну, — сказал Надеждинский сам себе.
Он осмотрелся и, разбежавшись, метнулся через водную преграду. Вслед за тем почувствовал, что ноги не встретили опоры и весь он уходит в какую-то бездонную, холодную пучину.
— Ух!
Энергично работая руками, раскидывая головки телореза и ряску, рыбовод вынырнул, пробился на верх болота. Но ноги, как тяжелые гири, тянули его вниз, на плечи давили поднятые из пучины сплетения водных растений. Сердце тревожно забилось, охватил страх. «Засосет, погибну...» подумал он. От этой мысли по телу прокатилась дрожь и предательская волна слабости. Но вот совсем близко увидел ствол березы и встрепенулся. «Только бы ухватиться!» — с надеждой прошептал рыбовод. Напрягая все силы, отчаянно барахтаясь в болотной жиже, он потянулся к дереву. Вот еще усилие — и его дрожащие руки уцепились за березу, подтянули все тело!