Он окончательно утвердился в этой мысли, когда утром из своего сада увидел, с какой очаровательной гордостью шествует Грейс в Хинток-хаус. "Не случится ли так, - подумал он, - что отец, честолюбиво мечтавший просветить и образовать ум дочери так, как это и не снилось односельчанам, окончательно оторвет Грейс от деревенской жизни, которая еще недавно была для нее вместилищем целой вселенной".
И все же Мелбери позволил ему добиваться расположения дочери, а раз так, надо поторопить события. Положим, она не сочтет его ровней; что ж, он не станет преследовать ее домогательствами. Однако, не сделав попытки, стоит ли решать, что она отвергнет его ухаживания? Все дело в том, как скорее направить события к развязке.
Обдумывая это так и этак, он наконец решил, что не худо бы устроить у себя рождественский вечер и как почетных гостей пригласить Грейс и ее родителей.
Ход его мыслей был прерван внезапным стуком в калитку. Спустившись по тропинке, Джайлс выглянул за ограду: перед ним стояла Марти Саут, одетая для работы.
- Где же вы, мистер Уинтерборн? Я жду, а вас все нет и нет; я уж подумала, не поискать ли вас? - проговорила она.
- О, господи, как же я мог, - огорчился Джайлс, вспомнив, что накануне намеревался собственноручно рассадить тысячу елочек на вырубленном участке леса. У него был удивительный дар - посаженные им деревья неизменно принимались. Со стороны казалось - всего-то и дела, что копнуть, но между ним и елочкой, дубком или буком словно был сговор - корешки в несколько дней завладевали почвой. А когда те же деревца сажал поденщик, то, как бы точно он ни повторял все приемы Джайлса, четверть саженцев неминуемо погибала к августу следующего года.
Уинтерборн всегда испытывал радость от этой работы и потому брался за посадки даже на тех участках леса, в которых не был сам заинтересован, - как это и было сейчас. Марти, поневоле соглашавшейся на всякую работу, обычно отводилась несложная обязанность придерживать саженец, пока Уинтерборн засыпает корни.
Джайлс немедленно отправился вслед за Марти, радуясь тому, что место посадок находится близ дороги, по которой Грейс будет возвращаться из Хинток-хауса.
- Марти, вы простужены, - заметил он вдруг. - У вас, должно быть, стынет голова после стрижки.
- По правде говоря, у меня голова просто раскалывается от боли.
- Неужели?
- Да, ломит от простуды, и на глаза давит, да еще с горя внутри все изныло. Но я подумала, вдруг вы меня ждете и сердитесь, что меня нет. Поэтому я и пришла.
Ямки были вырыты заранее, и Джайлс с Марти, не мешкая, принялись за работу. Чуткими, как у фокусника, пальцами он, словно лаская, расправлял корни саженца, и их тончайшие нежные волокна, казалось, сами ложились в землю наивернейшим образом. Большую часть деревьев он обращал корнями к юго-западу, объясняя, что, если лет через сорок оттуда принесется ураган, им понадобится опора как раз с той стороны.
- Они точно вздыхают, когда мы опускаем их в землю, а когда лежат, то совсем не дышат, - сказала Марти.
- Разве? - удивился Джайлс. - Я никогда не замечал. Марти погрузила в ямку корни елочки и подняла палец; тотчас послышался тихий вздох; теперь эти вздохи будут слышаться день и ночь и не прекратятся до тех пор, пока не срубят взрослое дерево, - вероятно, к тому времени ни Джайлса, ни Марти уже не будет на свете.
- Мне иногда кажется, - продолжала девушка, - что эти деревья вздыхают потому, что им грустно начинать жизнь всерьез, - совсем как нам.
- Совсем как нам? - переспросил Джайлс, взглянув на нее укоризненно. Вам не пристали подобные мысли, Марти.
Вместо ответа она потянулась за новым саженцем; большую часть дня они проработали, не произнеся ни слова; при этом Уинтерборн так размечтался о своем рождественском вечере, что едва ли сознавал присутствие Марти. По роду этой работы один все время орудует лопатой, а другой только придерживает деревце, поэтому Джайлс разогрелся от движения, а Марти совсем застыла, но, с окоченевшими руками, посиневшими щеками и разыгравшейся простудой, работала, не отставая от Уинтерборна. Когда он разогнулся, она спросила:
- Мистер Уинтерборн, можно я пробегусь по просеке, а то у меня ноги замерзли.
- О, ради бога, разумеется, - воскликнул он, вспомнив о ее существовании. - А я как раз подумал, какой сегодня теплый день для зимы. Да вы вконец простужены, Марти. Незачем было затевать это дело со стрижкой; впрочем, так вам и надо. Ну-ка, бегите скорее домой.
- Нет, спасибо, я только пробегусь по просеке.
- Вам вообще незачем было сегодня выходить.
- Мне хотелось закончить...
- Марти, говорю вам, идите домой, - повторил он тоном, не допускающим возражения. - Я подопру саженцы палкой и прекрасно обойдусь без вас.
Марти молча пошла прочь. Через несколько шагов она оглянулась. Джайлс подбежал к ней.
- Марти, я был груб, но для вашего же блага, вы это знаете. Впрочем, согрейтесь, как вам хочется, мне все равно.
Когда Марти скрылась из виду, ему показалось, что сквозь ветви остролиста, окаймлявшего дорогу, он различил мелькание женского платья. Это была Грейс, возвращавшаяся наконец от миссис Чармонд. Выпустив из рук саженец, Джайлс готов был уже ринуться к Грейс сквозь остролистовую изгородь, когда внезапно обнаружил присутствие другого мужчины. Незнакомец, привлекательный джентльмен лет двадцати шести - двадцати восьми, стоял за изгородью с противоположной стороны и рассматривал в монокль ничего не подозревавшую Грейс. Заметив Уинтерборна, он выронил монокль, звякнувший о слегу, ограждавшую живую изгородь, и зашагал прочь. Джайлс тотчас догадался, что это был мистер Фитцпирс. Когда тот скрылся из глаз, Уинтерборн раздвинул кусты и вышел на дорогу, оказавшись лицом к лицу с объектом двойного наблюдения.
ГЛАВА IX
- Я услышала шум в кустах еще до того, как увидела вас, - сказала Грейс. - Сначала я подумала: это какой-то страшный зверь, потом - браконьер и, наконец - нет, это друг!
Слегка улыбаясь, Джайлс смотрел на нее и раздумывал, но не о ее словах, а о том, стоит ли ей говорить, что за ней наблюдали. "Не стоит", - решил он.
- Вы были в Хинток-хаусе? Впрочем, незачем спрашивать.
В самом деле, лицо мисс Мелбери выражало ту степень восторга, в какой человек перестает замечать подробности окружающего мира и едва сознает самого себя.
- Почему незачем?
- Потому что у вас сейчас лицо, какое, наверно, было у Моисея, когда он спустился с Синая.
- Как вам не стыдно кощунствовать, Джайлс Уинтерборн! - покраснев, возмутилась Грейс.
- А зачем вы обожествляете эту породу людей? Впрочем, не сердитесь; я не хотел вас задеть. Как вам показались Хинток-хаус и хозяйка?
- О, они чудесные. Ведь я с детства не была в усадьбе. Тогда ее, помните, еще сдавал и - до того, как она перешла к покойному супругу миссис Чармонд. А миссис Чармонд просто обворожительна!
Тут взгляд Грейс застыл в созерцании обворожительной миссис Чармонд, чей образ, материализованный силой воображения, казалось, вот-вот зареет в воздухе между Грейс и Уинтерборном.
- Она пробыла здесь всего месяц или два, но не хочет оставаться дольше; она говорит, что здесь скучно, а в доме зимой сыро. Она собирается за границу. И представьте себе, приглашает меня с собой.
Лицо Джайлса окаменело.
- Вот как? Зачем? Впрочем, я напрасно вас задерживаю. Эй, Роберт! крикнул он появившейся в отдалении растрепанной фигуре. - Поработай за меня, я сейчас вернусь.
- Слушаюсь, сэр, слушаюсь.
- Дело в том, - пояснила Грейс, когда они продолжили путь вдвоем, - что у миссис Чармонд есть очаровательная склонность - она записывает путевые впечатления, как Александр Дюма, и Мери, и Стерн, и другие. Только самой ей это очень утомительно. - И Грейс посвятила Джайлса в замысел миссис Чармонд. - Я нахожу, что стиль Мери подойдет ей лучше всего, его перу свойственны та же мягкость, полнота чувства и великолепие, что и у миссис Чармонд, задумчиво добавила Грейс.