Река на солнце сверкала, синела, рябилась. За рекой был иной мир. Луга там сочные, трава густая, там остро пахнут ивы и нет деревень. Там дико.
Тут к нему подошли ребята постарше и сказали: мол, айда за реку, наедимся черемухи.
— Не, — испугался он. — Не перейти через реку.
— Пошли! Переведем!
Река доходила ему до горла, но сильное течение отрывало ноги от дна, и, если бы его не держали за руки, он бы утонул. Потому что не умел плавать.
Они выбрели наконец на песчаную косу, вошли в лес и попали на тропу. Буйный зеленый мир очаровал его. Долго ли он так стоял в забытьи с разинутым ртом, но когда очнулся, то понял, что вокруг никого нет, он отстал от ребят. И страх одолел его. Он заорал дурным голосом и побежал к реке:
— Бабушка-а!
Но ветер относил его крик. Время опять растянулось для него, а может быть, прошло всего пять минут. Все забыли о нем, он один, навсегда теперь один. И как это страшно.
Но кто-то брел к нему по реке, и он затих. Это была Катька, Катерина, утонувшая потом. Вода доходила ей до плеч. Она держала скомканное платье над головой.
— Чего орешь-то? — сердито сказала она. — Пошли, переведу.
Он доверчиво подал ей руку. Они достигли середины реки и вернулись обратно, потому что не нашли брода.
— Сиди тут, — сказала Катька. — Я вернусь. — И ушла искать брод.
Он послушно сидел на берегу и тихо лил слезы.
Бабушка плыла к нему в большой лодке, широко, по-мужски взмахивая веслами. Нос лодки с шорохом вошел в мокрый песок.
— Испугался? — ласково спросила она, гладя его по голове шершавой рукой.
— Испугался, — сказал он, уткнувшись лицом в ее мягкий живот.
— Ну не бойся, не бойся, — тихо говорила она. — Не плачь ужо.
— Я и не плачу. Все оставили меня. — И он заревел еще пуще.
— Ну полно тебе, полно.
И кажется, она сама заплакала.
А Катька так и не нашла брода, ее далеко унесло, хватились вечером, да уж поздно. Викентий так и оцепенел от этого известия, а душу его прищемило на всю жизнь.
И опять, видишь, пришло лето. И Викентию было необыкновенно то, что опять лето, и он снова в деревне.
Но вот кончился у него запас крючков, и он подался за ними в город.
С автобуса ночевал ночь у родной тетки Марьи. Тетка спала на двух перинах, и сама, мягкая и толстая, была вроде бы третьей перины. И он вспомнил, как бабка говаривала про тетку:
— Экая мягкая, чего ей доспеется.
В комнате было душно, а на улице тарахтел мотоцикл. Викентий ворочался на полу, и не спалось ему.
А наутро поехали в райцентр, где была церковь, и какой-то праздник, и тетке надо было молиться и ставить свечки.
Задрипанный автобус почти с одними богомольцами катился по холмам, а на самых крутых местах останавливался, духу, видимо, у него не хватало, шофер двигал скоростями, у автобуса внутри скрежетало, и начинало гудеть тонко, все тоньше и тоньше, и вдруг обрывалось совсем. Старушки, светясь и телом и душой, обмирали. А вдруг транспорт не въедет на гору или покатится вниз и убьет их всех без последнего причастия. Некоторые из них, самые, наверное, грешные, вопили:
— Васька-а! Сатана! Дьявол! Убьешь ведь!
Васька оборачивался и ржал, как лошадь:
— Не боись, крещеные!
«А вот я в бога не верю, — почему-то подумал Викентий. — Мир состоит из атомов». И он снисходительно посматривал на старушек этаким петушком с гребешком. И вдруг с холма увидел церковь. Как будто куда-то плыла она с колоколами и звоном по зеленому лесу.
У автобуса перестало внутри тонко гудеть, и он уж так просто покатился вниз.
«А ведь неладно я живу, — подумал Викентий. — Живу, живу, а потом вдруг меня не станет». Но не грустно ему было от такой мысли и невесело. Ему показалось, что и он такой же теперь, как эти старушки, смирнехонек сидит, и даже улыбается по-старушечьи, и сердце у него старушечье, едва тепленькое, недоступное ни любви, ни страстям.
Автобус летел вниз, к церкви, и скоро остановился у деревянной будки автостанции. Они с теткой долго шли по деревянным мосткам и пришли в один дом.
Горбатый старик сидел на табуретке с ребенком на коленях.
— Здравствуй, Григорий, — сказала, ему тетка Марья.
И поцеловались они. Старик засуетился. Потом пришла его старуха, родная сестра бабушки Викентия. Тот видел ее впервые и сильно удивился сходству: «Вот ведь как похожа на бабушку. Будто сама бабушка появилась». И ему стало даже как-то нехорошо.
Вскоре тетка отправилась в церковь, и Викентий за ней, немало удивляясь самому себе.
Там он увидел два гроба. И узнал в одном вроде бы Ивана Данилыча. И вздрогнул: «Когда это он?»