Я почувствовал томленье, все суставы расслабились, тело обмякло, разнежилось от еды и питья. Из окошка веяло в избу влажной жарой, негой и покоем. В тихом воздухе, голубых небесах и правда мне чудилось что-то праздничное, веселое, небывалое. Не думалось ни о смерти, ни о печалях, ни о тяжелой человеческой жизни, хотя все это и было где-то рядом, но только на миг отступилось от нас, махнуло рукой, мол, празднуйте, люди, пока празднуется.
И мы от души радовались всякой мелочи, хорошему славному деньку, вкусной еде на столе, покою. Не задумывались ни о предстоящей суровой зиме, ни о болезнях, ни о разных нелегких испытаниях, какие жизнь расставляет на каждом шагу грешному человеку.
— Дедушка, ты ведь воевал? — спросил я.
— Воевал, — живо отозвался он. — А как же.
— И в русско-японской войне участвовал? Ну-ка, расскажи, как было дело.
— Что тут рассказывать? Посадили нас в теплушки да и повезли на войну. Две недели ехали или больше, не помню теперь.
Он вопросительно посмотрел на бабушку, не подскажет ли, сколько времени они добирались до войны. Та молчала.
— Ну и что, приехали? — спросил я.
— Приехали. Пожили неделю да и обратно поехали, кончилась война.
— И ничего с тобой не случилось такого особенного?
— Ничего не было. Правда, как-то стали купаться солдаты. Ну, полез в воду и я. Батюшки светы! Так и провалился в яму. Ладно, ротный вытащил за волосы, а то бы каюк, не вернуться и домой. Вот какое дело, парень, — и дедушка рассмеялся, видимо, довольный тем, что когда-то в далекой молодости удалось ему не утонуть.
— Значит, ты и плавать не умеешь?
— Не умею.
— У реки вырос, а плавать не научился. Как это?
— Да ведь некогда было плавать-то учиться. Робить надо.
Бабушка подтвердила, как будто заступаясь за него:
— Прежде ведь шибко робили, не то что нынче…
После обеда все разбрелись из-за стола. Дедушка ушел подремать в мой полог, бабушка прилегла на кровати, жалуясь, что и поделать ничего не поделала, а вся устала.
День тянулся медленно, празднично, и мне казалось, что праздник этот был и в самой природе, в щедром тепле солнца, в тишине, ласковом, робком движении воздуха.
Где-то, правда, заиграли на гармони, кто-то рявкнул басом начало задорной частушки, но голос оборвался, поперхнулся как будто, и снова все затихло. Видимо, подумали, что играть на гармони да петь песни еще рано, надо дожидаться вечера.
Я долго лежал в огороде на меже, бездумно глядя в небо, по которому бродили легкие облачка, словно комочки ваты или пушистые цыплята. Вокруг меня струились кверху прозрачные, еле видимые потоки воздуха, напитанные сложными запахами трав и земли, млевшей под солнцем.
«Какой-то нереальный день, — подумал я. — Как-то все сказочно, красиво. Этот синий полог неба, зеленая трава, зеленые букашки, и мы, люди, среди всего этого необъятного мира…»
Я, наверное, задремал. Солнышко уж стало закатываться, когда я открыл глаза. Облака, прежде рассеянные по синему небу, словно кто-то смел за край горизонта..
Бабушка подоила корову и прошла в избу с полным ведром молока…
Вся эта картина летнего вечера так и стоит у меня перед глазами, хотя с тех пор уже прошло немало времени.
Особенно в тот день почему-то запомнилась поездка в клуб в соседнюю деревню. Около нашей избы остановилась машина, кто-то из ребят позвал меня, и хотя я не собирался никуда ехать, тут же вскочил на ноги и через минуту был уже в кузове. Машина дернулась, все с хохотом повалились друг на дружку. Я держался за чьи-то плечи, кто-то держался за меня. И в тот момент я подумал, что нет ничего лучше на свете, чем быть вместе со всеми да с ветерком лететь по полевой дороге, и чтобы она никогда не кончалась.
К сожалению, дорога скоро кончилась, все наше общество вдруг распалось, и снова каждый стал сам по себе.
В клубе играла гармонь, через растворенную дверь доносились на улицу голоса. Вдруг я почувствовал себя так неуютно и глупо, что тут же собрался идти домой, но на всякий случай у кого-то спросил:
— Будет ли сегодня кино?
— Кино будет завтра, сегодня танцы, — ответили мне.
Я зашел в клуб, посмотрел немного на дикую пляску и отправился домой.
Скоро меня обогнала небольшая стайка девчонок, которые, сняв туфли, шлепали босиком по пыльной дороге.
Из-за холма выкатилась круглая луна, лес темнел и справа и слева.
Едва спустились в овраг, где бежал ручей, сразу попали в зыбкий, сырой пласт воздуха и так же неожиданно вышли из него, снова повеяло теплом, нагретой землей.
Ничего тут, казалось бы, и не было, в этом летнем вечере, но когда я вспоминаю о нем, на душе у меня становится легко.