Касты и классы
В Западной Африке с IV по XVII век существовали три сильных государства — Гана, Мали, Сонгай. С XVII до конца XIX века Западная Африка переживала период раздробленности, борьбы внутри правящих династий, столкновений между различными государствами и этническими группами.
В конце XIX века глинобитные крепости феодальных суданских государств не устояли против огня французской артиллерии. Малийская земля стала колонией — Французским Суданом.
Как же оценивали мои студенты значение колониального периода для своей страны? Колониальные завоевания разрушили старую цивилизацию — этого они не отрицали. Старшее поколение малийцев познакомилось с пушками европейцев раньше, чем с другими достижениями их культуры. Правда, в результате колониальных завоеваний европейская культура все же проникла в страну. Это студенты считали положительным явлением. Но они отмечали, что европейская культура стала достоянием лишь небольшой кучки малийцев, получивших французское образование и привлеченных на службу в аппарат колониальной администрации. Широкие же массы народа узнают о достижениях мировой культуры только сейчас, после получения страной независимости.
Годы колониализма не способствовали промышленному развитию страны. Во время моих прогулок по Бамако я не видел ни одной заводской трубы. Промышленности в столице не было. Исключение составляли небольшие полукустарные предприятия. В других городах положение было еще хуже. Лишь в годы независимости с помощью социалистических стран в малийской столице было построено несколько фабрик и заводов.
Отсталая экономика Мали не могла изменить и неразвитую социальную структуру, ликвидировать пережитки старины. Я имел случай в этом убедиться. Я жил возле профтехцентра, где получали рабочие профессии 350 малийских юношей. Согласно порядку, существующему в профтехцентре, учащиеся сами убирают свой цех. И вот однажды ученик нового набора отказался работать, заявив, что пришлет вместо себя раба.
— Как раба? — удивился советский мастер. — Ты сам должен убрать свое рабочее место.
При вмешательстве малийской администрации конфликт был быстро улажен. А я недоумевал: о каких это рабах шла речь? Правда, из работы советского ученого А. Б. Летнева я знал о пережитках рабства в Мали, но мне было интересно поговорить на эту тему с малийцами. Я отправился к Мамби Сидибе.
Он рассказал, что ко времени французского завоевания у многих суданских народов существовали аристократия, простые свободные люди и касты ремесленников, гриотов и домашних рабов. К свободным людям относились земледельцы, охотники, рыбаки, которые были обязаны выполнять повинности в пользу царя. В основном рабы добывались во время войн. Но человек мог попасть в неволю и за неуплату долга, за преступление, а иногда просто продавал свою свободу ради сохранения жизни. Во время голода отец, случалось, продавал своих сыновей или менял их на съестные припасы.
Что касается каст, то они были замкнутой организацией. Браки допускались только внутри каст. С провозглашением республики были отменены все касты и запрещены все виды домашнего рабства.
В книге Бакари Камиана «Знакомство с Мали» меня заинтересовали слова о том, что по фамилии малийца можно узнать, к какой социальной группе принадлежал человек. Оказывается, во время существования каст кузнецы носили фамилии Думбиа, Канте, Дьявара, частично Сиссоко. Куяте, Камара и некоторые Сиссоко были гриотами.
Я вспомнил об этом при посещении Дома ремесел. Тут можно видеть, как появляются на свет маски, фигурки толкущих просо женщин, чудесные тонконогие газели, головки из слоновой кости, можно наблюдать работу по золоту и серебру. Здесь я познакомился с Адама Канте, который возглавлял целый коллектив родственников — резчиков по дереву. В Мали кузнецы издавна занимаются изготовлением масок и деревянных фигурок. Здесь же я встретился и с Ламином Думбиа — резчиком по слоновой кости, и с Джибрилом Сиссоко, одним из сыновей владельца ювелирной мастерской. Действительно, ремесленники носили именно те фамилии, какие называл Камиан. Хотя теперь нет каст, люди продолжают заниматься делом своих предков.
Вечерняя столица
В Бамако независимо от сезона светает в седьмом часу утра, а после шести вечера начинает темнеть. В это время солнце медленно садится за Кулубу. В воздухе разлит мягкий розовый свет. Чувствуется легкая прохлада.
Как только солнце зайдет, сразу же становится темно. В это время во дворе прекращается игра французов в шары, а с высоких стен Дома служащих падают крупные летучие мыши — крыланы. В Мали их множество, и зовут их здесь летающими собаками. Я не понимал этого названия до тех пор, пока не увидел сбитых крыланов в руках мальчишек. Действительно, мордочка крылана — темная, гладкая, с черным носиком и крупными бусинками глаз — удивительно напоминала собачью. Размах крыльев летучих собак — около метра. Множество их живет в Бамако на гигантских сейбах по берегу Нигера. Днем они без конца ссорятся, противно пищат и возятся в полумраке ветвей. По вечерам армады крыланов заполняют небо над Нигером.
Очень часто, как только спадала дневная жара, мы отправлялись в зоопарк. У моей дочки с собой всегда много арахиса, ведь от него не отказываются ни обезьяны, ни страус, ни слон, ни жираф.
Но сегодня мы решили познакомиться с вечерней Столицей. Главное и, пожалуй, единственное развлечение для европейцев в Бамако — это кино. В столице семь кинотеатров, но хороший фильм выбрать трудно. Как правило, показывают пустые коммерческие фильмы. За один сеанс крутят два фильма, причем второй обычно ковбойский.
Сеанс начинается в девять вечера, и у нас еще много времени. Отправляемся побродить по вечернему городу. Идем по Народному бульвару. Под фонарями подростки ведут бесконечные баталии в настольный футбол. На деревянных топчанах возле стен домов отдыхают главы семейств. Перед многими стоят транзисторы. Возле Дома борцов слышится яростный треск барабанов: по субботам здесь дает представление танцевальный ансамбль.
На узкой асфальтированной улице без фонарей возле входа в один из дворов горит электрический свет. Здесь стоят несколько юношей. Другие то входят, то выходят из двора.
— Что здесь находится? — спрашиваю я.
— Клуб нашего квартала.
— Можно нам войти?
— Почему же нет? Скоро начнутся танцы и будут петь гриоты.
Мы входим. В левой части двора небольшая бетонированная площадка, вокруг которой стоят деревянные скамейки. Возле глинобитной стены сидит молодой гриот в очках и настраивает свою кору. Во дворе человек тридцать молодых людей, одетых в белые бубу и белые шапочки. Золотистые одежды женщин переливаются под электрическим светом.
Видимо, мы попали к началу, так как через четверть часа во дворе яблоку было негде упасть. Мы стояли сдавленные со всех сторон, и я жалел, что не послушался юношу, советовавшего занять место на скамейке.
Наконец послышалась музыка и стоявшие на бетонированной площадке люди, подняв руки, задвигались. Движения их были медленны и чем-то напоминали некоторые фигуры вальса. Такие танцы я видел впервые. На площадку устремлялись все новые люди, и вскоре там стало еще теснее, чем вокруг нас. Всякое движение стало невозможным. Раздались недовольные крики. Смолкла музыка, танцующие остановились.
Организаторы вечера предлагали части публики уйти. Мы могли, конечно, только догадываться о смысле разговора, который шел на бамбара. Но никто не тронулся с места. Все хотели танцевать. Тогда погас свет. И это не помогло. Вокруг нас не стало просторнее. Вновь зажигают свет и возобновляют танцы. Чем все это кончилось, мы не знали, так как поспешили выбраться из толпы.
Пора к кинотеатру. В центре заходим в один из баров, работающих по вечерам. Здесь можно выпить холодного пива или лимонада. Кроме баров в Бамако есть несколько ресторанов. Посещение ресторанов — дорогое удовольствие, и бывают там главным образом европейцы. Все подступы к «Рексу» — так называется кинотеатр — забиты автомобилями и мопедами зрителей. У входа на табуретах горят фонари и свечи торговцев сигаретами, лимонадом. Подростки предлагают жевательную резинку, сигареты.