Побывать на представлении деревенского театра было давним моим желанием, однако осуществить его оказалось далеко не просто. Некоторые европейские журналисты до сих пор тенденциозно описывают жизнь и быт африканцев, поэтому местные жители не любят, когда на их праздниках присутствуют незнакомые европейцы. На деревенское представление я попал по приглашению студентов Мамаду Ниэре и Уалеге Диарра. Мы должны были приехать в Уадугу-Сигоро — так называлась деревня, находящаяся примерно в 30–35 километрах от Бамако, — не позднее 5 часов пополудни. Мамаду Ниэре, ехавший с нами, сказал, что нас будет ждать вся деревня. Это было 10 апреля, в день праздника Табаски.
Примерно половину дороги едем по едва заметной пешеходной тропе, усыпанной коричневыми камнями величиной с человеческую голову. Уадугу-Сигоро раскинулась в долине, поросшей высокими желтыми травами. Из-за высокой травы трудно было определить величину деревни. Нас действительно встречали. Человек 20 подростков и детей ждали, не приближаясь, пока мы поставим машины и заберем из них свои вещи: фотоаппараты, кинокамеры, магнитофоны.
Вступление в деревню и весь путь по ней до дома Бакари Ниэре, брата Мамаду, сопровождались рукопожатиями. По правилам малийского этикета здороваться надо начинать со старших. Старики — их человек семь — сидят на земле возле одной из хижин спиной к стене. Вся их поза выражает неторопливость, достоинство, сдержанность. Поскольку мы приглашены молодежью и, может быть, не совсем по воле стариков, они в разговор с нами не вступают.
Во дворе хижины Бакари Ниэре для нас приготовлены скамейки. Тут же и Уалеге Диарра, который рассказывает, что среди жителей есть мусульмане и фетишисты, но сегодняшние танцы не религиозного характера, а просто чтобы повеселиться по случаю праздника.
Тут же во дворе происходит обмен дарами. Мы преподносим хозяину полмешка риса. В ответ нам приводят молодого козленка и передают большую корзину папайи и бананов. Бакари и Мамаду ведут нас знакомить со своими родителями, живущими метрах в тридцати от хижины Бакари. Затем они представляют нас танцорам, музыкантам и хористам в одном из двориков. Обращаю внимание на танцора в маске. На нем коричневая широкая рубаха и суженные книзу штаны. Вдоль одежды висят длинные беловатые волокна сизаля с красными поперечными полосами. На голове танцора деревянная, расписанная красным и белым маска с четырьмя рогами, длинным носом и толстыми красными губами, выражающая обиду и недовольство.
Молодой парень настойчиво увлекает меня куда-то в сторону и говорит, что надо сфотографировать его старшего брата. Иду за ним, но никого не вижу. Вдруг из-за глинобитной стены, распугивая детей, на нас устремляется нечто подобное злому деревенскому быку, с красно-белой мордой и загнутыми подковой рогами. Только бык этот постоянно припадает на немощные деревянные передние ноги, и голова его сзади затянута платком. Судя по реакции женщин, которые защищаются от нашествия быка, маска эта не из добрых.
Во всю длину деревенской площади слева возвышается большой навес с толстой крышей из могучей травы. Это «место мудрости», где заседает деревенский совет. Сегодня здесь расположились молодые женщины, девушки. Подальше сидят дети. На противоположном от нас конце площади врыто в землю несколько столбов, на которых лежат бревна. Здесь отдыхают старики в прохладное время.
Вся площадь плотно окружена зрителями: подростки, дети, женщины. Стариков не видно. Трое мужчин настраивают тамтам — сушат кожу на огне для лучшего звучания. На площади появляются две высокие девушки в юбках и темно-синих трикотажных кофтах с короткими рукавами. В руках у них музыкальные инструменты — гиты. Это половинки калебасы, обтянутые снаружи свободно висящими бечевками, на которых в три ряда укреплены белые раковины каури.
Вот девушки мелодично запели. Им вторит женский хор. Гиты взлетают вверх, затем влево и вправо, издавая шуршащие звуки, похожие на шум тропического ливня. Затем вступают тамтамы, и звучит уже слаженный музыкальный ансамбль. Африканская музыка легко воспринимается, быстро создает приподнятое настроение. Я не раз видел, как при звуках тамтама малийцы непроизвольно начинали пританцовывать.
В круге появляются обиженная маска и злой бык, но они ведут себя спокойно. Вдруг врывается новая большая маска. Вероятно, эта маска — главная, потому что остальные кидаются спасаться. Хромая маска со злым лицом забилась под бревна и там притихла, растянувшись на земле, в дальнем углу спряталась обиженная маска.
В стремительном, жизнерадостном танце мечется по кругу главная маска с красными глазами, красными губами, очерченным, как у человека, ртом и длинным прямым носом. Деревянная серая голова маски с оскаленными зубами и длинными ушами напоминает лошадиную. Но Уалеге говорит, что маска не олицетворяет какого-либо конкретного животного. На груди и спине у главной маски белое полотнище с красными и голубыми полосами, обрамленное внизу густой, длинной, ниспадающей до земли бахромой наподобие мочала.
Вот вихревой танец маски захватил и злого хромого быка, который ловко втыкает в землю свои тонкие деревянные передние ноги-палочки, и обиженную маску.
Почти вплотную перед зрителями маска вдруг останавливается, поворачивается спиной, и в толпу летят песок и земля. Дети с ревом удирают, женщины закрывают лица руками.
При обычных плясках под тамтам танцующие сменяются через каждые 2–3 минуты. Здесь же маскам приходится особенно тяжело. Главная маска часто дышит, рубаха на ее плечах почернела от пота. В руках у обиженной маски и злого быка появляются цветные платки, которые они бросают зрителям, в том числе и нам. Это означает вызов в круг. В африканском театре зрители могут стать и танцорами. За танцами масок следуют парные танцы девушек в синих кофточках.
Затем показывают свое мастерство деревенские тамтамщики, медленно двигаясь вокруг площади. Это мужчины и подростки. Их семь. Тамтамы разной величины. Первым спиной вперед выступает старший — в широченных, как у запорожского казака, штанах, перехваченных под коленями. Шествие тамтамщиков замыкают девушки в синих кофтах, аккомпанирующие на гитах. Затем хор девушек поет песню о своей родине, в которой часто повторяется возглас «О Мали!».
Медленно садится солнце за высокие желтые травы саванны, начинает накрапывать дождь, но никто не обращает на это внимания, праздник захватывает всех.
После отдыха главная маска исполняет коронный номер — пантомиму. Сюжет пантомимы прост, но, как говорит Уалеге, носит глубокий философский характер: торжество жизни над смертью. После этого не осталось никакого сомнения, что под главной маской выступает не только великолепный исполнитель танцев, но и хороший актер. Измученная танцем — его можно понимать как трудовое напряжение человека — главная маска в изнеможении падает на землю. Постепенно затихают движения туловища, ног. Все слабее вращается ее голова; кажется, уже тускнеют большие красные глаза, которые во время танца лукаво блестели. Наконец, безжизненно вытянулись парализованные ноги и корпус, бессильно падает на бок голова.
Но вот издалека доносится тихое мелодичное пение двух молодых женщин с гитами. Их пение выражает, что жизнь прекрасна и за нее надо бороться. Лежащая маска поворачивает голову в сторону женщин, но голова падает. Женщины постепенно приближаются, голоса их становятся громче. Вот они останавливаются напротив маски. Красивая мелодия как бы зовет маску не уходить из этого мира. Трепетное движение проходит по всем членам маски. Слегка вздрагивает голова, кажется, чуть приоткрываются глаза, и рот еле заметно улыбается. Женщины поют, взмахивают гитами. Они помогают маске бороться за жизнь. На помощь приходит хор. И маска борется. Движения ее становятся увереннее. Вначале оживает голова, потом туловище, ноги. Маска делает несколько неудачных попыток подняться. Наконец, полная сил маска под усиливающийся гром тамтамов начинает кружиться в радостном танце. Большая осмысленная голова ее смеется. Танцор великолепно владеет маской. Покачивание головы в такт движению, ее наклоны в стороны и назад, покачивание ушей, потряхивание кудрями создают впечатление смены выражений на лице маски.