Ответа не последовало.
– Ты говорил, что нам можно к тебе заехать, – напомнил я.
Джесси уставился на нас обезумевшим взглядом.
– Чтобы посмотреть на гиббона, – добавил Рори.
Еще никогда я не видел сына в таком возбуждении: он покусывал нижнюю губу, а его глаза мигали за стеклами очков.
Из-за двери доносился грохот и треск.
– А-а… – протянул Джесси, пытаясь улыбнуться. – Ну конечно. Твой сынишка. Маленький натуралист, который любит мартышек…
Я взглянул на сына: он плотно сжал губы.
– Гиббоны не мартышки, – тихо произнес Рори и бросил на меня взгляд, который говорил: «Он что, совсем дурак?». – Гиббоны – самые быстрые и ловкие из всех приматов.
Послышался звук бьющегося стекла.
– М-да… – Джесси запустил руку в мокрые от пота волосы. – У Трэвиса – моего быстрого и ловкого примата – сегодня плохое настроение.
В стену ударили чем-то тяжелым, и мы все отскочили назад. В коридор выглянула соседка – тайка лет сорока – и сердито зыркнула на компанию иностранцев перед дверью шумной квартиры.
– Все хорошо, все под контролем, – рассмеялся Джесси. – Извините за шум. Мы больше не будем.
Соседка исчезла за дверью, качая головой и наверняка бормоча ругательства в адрес проклятых фарангов.
– Если мы не вовремя… – начал я.
Рори бросил на меня испепеляющий взгляд: «Молчи!». Удивительно, как много может сказать ребенок, не произнося ни слова.
– Если честно, совершенно не вовремя, – ответил Джесси. – Может, заглянете как-нибудь в другой раз?..
Снова шум за дверью, но уже не так близко. Треск. Удар. Далекий скрип.
– Сколько Трэвису лет? – спросил Рори.
Джесси покачал головой.
– Пять – по крайней мере, так мне сказали в баре. Я ведь нашел его в баре. Вроде как спас. Вырвал из пучины разврата. Лет пять-шесть, наверное.
– Дело не в плохом настроении. – Мой сын вздохнул с таким снисходительным видом, какой может напустить на себя только девятилетний ребенок. – Дело в половом созревании.
Джесси рассмеялся; я и сам не смог сдержать улыбки.
– И много ты знаешь о половом созревании? – поинтересовался он.
Рори сощурился:
– А вы много знаете о гиббонах?
В квартире было теперь тихо. Я взял сына за руку, но он отстранился.
– Я хочу на него посмотреть. – Рори повернулся к Джесси. – Сэр, можно нам посмотреть на вашего гиббона?
Джесси прислушался: тишина.
– Да он глаза тебе выцарапает, малыш. Он там совсем озверел.
– Это просто половое созревание. В таком возрасте гиббоны хотят либо спариваться, либо драться.
– Тихо, как в баре после закрытия, – пробормотал Джесси.
Мы оба взглянули на Рори, пытаясь решить, что же нам делать. Потом мой сын открыл дверь, и мы вошли.
В холостяцкой квартире с видом на пляж Сурин царил бардак – несомненно, еще больший, чем обычно: по всему коридору валялись битые тарелки, на стене – пятно, по потолку размазана какая-то еда.
– Прошу прощения за беспорядок, – сказал Джесси.
Гиббона Трэвиса мы нашли на кухне. Он сидел на корточках рядом с раковиной, пил из банки пиво «Сингха» и задумчиво оглядывал тесное помещение большими черными глазами.
– Старина Трэвис любит отдохнуть и выпить пивка. – Джесси коротко рассмеялся. – Притомился, бедняга. Еще бы, целый день чесал задницу и громил квартиру.
– Нет, – произнес Рори. Даже не глядя на сына, я знал, как отчаянно он старается не расплакаться. – Он просто забыл. Просто забыл, вот и все.
Трэвис покосился на нас краем глаза, и внезапно я испугался: не надо было приводить сюда моего мальчика.
– Что забыл? – спросил Джесси.
– Забыл, что он гиббон, – ответил Рори. – Разве не видите? Трэвис не знает, как ведут себя гиббоны. Наверное, его украли у матери, когда он был совсем маленьким.
Мы стояли и смотрели, как Трэвис хлещет из банки пиво.
– Он жил у фотографа, который работал на пляже Патонг, – объяснил Джесси, – а потом попал в бар.
Гиббон задумчиво покопался в своей мягкой коричневой шерсти, поймал насекомое и сунул его в рот.
– Как он попал к фотографу – не знаю, – закончил Джесси.
Розовой ковбойской шляпы на Трэвисе больше не было, но его вид по-прежнему напоминал о «Безымянном баре» и ночи на Бангла-роуд. Гиббон играл бицепсами и щурил глаза, словно что-то прикидывал и готовился к решительным действиям.
– Такое животное нельзя держать в баре, – произнес Рори. – Животных вообще нельзя держать в барах. Их заводят для забавы, а это очень неправильно.
Передо мной стоял сын, но слышал я голос жены. Оба они смотрели на мир ясным, незамутненным взглядом и сразу объявляли, хорошо то, что они видят, или плохо, даже если никто не спрашивал. Я любил их за эту душевную чистоту, и в то же время она меня пугала.